Но мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом, мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна. Плод же правды в мире сеется у тех, которые хранят мир.
Иак. 3:17-18

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые; а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак, по плодам их узнaете их.
Мф. 7:15-20

В русском Православии всегда считалось, что о православной вере бесполезно рассказывать, ее — показывают, а еще точнее, ее чувствуют. Сколько бы ни было сказано умных или красивых слов, все они нечто иное, нежели то, что видит и чувствует человек, пришедший в храм. Схоластика и богословие, в отличие от традиций римской церкви, на Руси не получили особого распространения. Вместе с тем из того опыта, который имеется в русском богословии, мы предлагаем извлечь полезные уроки.

Отцом православного догматического богословия называют Иоанна Дамаскина, написавшего свой главный труд “Источник знания». Как отмечал митрополит Макарий (Булгаков), с самого «введения православия в России» его догматика «употреблялась у нас постоянно до позднейших времен»1. Современный историк православной догматики пишет, что «в истории отечественного богословия долгое время отсутствовали систематические труды, излагающие те или иные стороны православного вероучения. Основные начала догматического богословия были изложены только в «Просветителе» Иосифа Волоцкого2, который был «первым и единственным богословом на Руси до XVII в.»3. Для нас будет важным отметить, что центральное место в богословском труде Дамаскина, отца православного догматического богословия, занимала именно борьба с ересями. «Просветитель» же Иосифа Волоцкого, названный так лишь много позже, был составлен исключительно в целях борьбы с распространившимися на Руси ересями.
О характере богословия в предреволюционные годы, годы, подведшие итог развития внешней церкви, справедливо заметил Флоровский: «И вместе с тем, бесспорно, — что-то роковое и тягостно-тревожное было в том, что эти яркие светильники церкви учащей (святители Митрофан и Тихон, Воронежские чудотворцы, преподобный Серафим Саровский, Оптина пустынь с ее духоносными старцами и др.) поспешно уходили в затвор, что сияние угодников и подвижников в туманной атмосфере повседневности распылялось в какое-то неясное, хотя и светлое, млечное облако. В тиши монашеских келий переводились, — а «около стен церковных» изучались, — творения святоотеческие, а «официальная» богословская наука питалась не ими, а «научным опытом» инославного запада, стараясь приспособить его достижения к текущим нуждам нашей жизни. Догматические и нравственные системы переводились с католических и протестантских образцов, причем часто проскальзывали мимо внимания вопиющие отклонения от церковного правомыслия… по тем же образцам, а не по отеческим заветам толковалось Священное Писание. На место жизненного предания церковного становилась школьная мудрость, отравленная ересью и расколом4.

Какова же была судьба послереволюционного богословия?

После октябрьской революции, как пишет историк богословия, «…среди прихожан в послереволюционные годы преобладали сторонники православного консерватизма. Этот консервативный настрой5 верующих и обусловил на долгие годы приверженность церковного института фундаментализму. Следует также помнить о том, что массовые необоснованные репрессии, обрушившиеся на духовенство в 20–30-х годах XX в., практически исключили богословское творчество из духовной жизни. Новаторские идеи в богословии были на время забыты, возвращение к ним началось с конца 50-х годов»6.

Возрожденная Сталиным в 1943 г. церковь целиком восприняла этот консерватизм, который стал официальным кредо Московской патриархии. Суть этого кредо выразил в 1944 г. митрополит Алексий (Симанский). Выступая на приеме в Совете по делам Русской православной церкви, будущий патриарх отмечал, что «церковное управление твердо дотоле, доколе мы остерегаемся переступить через рубеж правил церковных; коль скоро переступили однажды по какому-нибудь произвольному рассуждению, то уже трудно будет определить, где предел, далее которого нельзя идти»7.

С хрущевской «оттепелью» пришли перемены и в богословие. Один из главных идеологов этих перемен митрополит Никодим (Рогов) в своей статье «О задачах современного богословия» подчеркивал важность преодоления «абстрактного теоретизирования в религиозной мысли». С его точки зрения, «необходима связь богословия с жизнью, которая удерживает умозрение от удаления в бесполезную для дела спасения область отвлеченных рассуждений»8. Очевидно, период «кукурузных» экспериментов Хрущева, названных затем «волюнтаризмом», пронизывал всю общественную мысль, потому что после снятия Хрущева ударные нововведения в богословской мысли также были осуждены и названы «модернизмом». Как пишет Шапошников, «модернизм способствовал активизации церковной мысли, но его радикализм привел к тому, что многие верующие и представители духовенства достаточно скептически отнеслись к “стремительному погружению богословия в пучину жизни”. Поэтому на Поместном соборе Русской православной церкви, состоявшемся в 1971 г., были внесены коррективы в процесс пересмотра традиционных богословских положений… Вместо скачкообразной погони богословской мысли за современностью начинает утверждаться органическое ее развитие, опирающееся на преемственность в становлении богословия. Программу этого органического развития сформулировал новый патриарх Пимен (Извеков), который, с одной стороны, заявил о необходимости того, чтобы “наше богословие было всегда сугубо ортодоксальным”. Но, с другой стороны, ортодоксальность уже не понимается им как консервативность, т.е. “отторженность от мира”, напротив, она должна сочетаться с усилиями “в разработке наиболее актуальных богословских вопросов современности и приближать их к запросам жизни”»9.

Интересный «принципиальный вопрос» поставил на Международной церковной научной конференции, проходившей в мае 1987 г. в Москве, архиепископ (ныне митрополит) Кирилл (Гундяев) в своем докладе «Преодоление схоластических влияний в русском богословии»: «как согласовать верность Преданию с постоянно изменяющейся жизнью?»10 Архиепископ Кирилл дал определение традиции как «динамического сочетания консерватизма в отношении вечных и неизменных истин откровения с постоянным обновлением способов и средств их раскрытия в конкретных исторических условиях»11. Каждая эпоха, по мнению Кирилла, имеет «свой способ богословствования».

Но любому новому, уж так устроен мир, всегда сопутствует противоположная направленность жизни — реакция. Сегодня она имеет вполне современное лицо, с успехом претворяя наставления митрополита Кирилла о «постоянном обновлении способов и средств их раскрытия в конкретных исторических условиях». Несмотря на парадоксальность сочетания фундаментализма и реакции с вполне модернистскими способами влияния на общественное сознание, сегодня это — реалии жизни. По тому же, на кого направлен основной удар реакции, можно легко определять тех, за кем будущее. Реакционеры — это великолепный ориентир или компас в мире смешения совершенства и хаоса. Точно так же, как тьма всегда отделяет свет, так и реакционеры, отлично знающие лучшие силы и устремления человечества, своими яростными нападками указывают на принадлежащих к Свету.

Познакомимся же с наиболее ярким и известным представителем этого нового для православной церкви направления — «новых русских» просвещенных фундаменталистов. Итак, наш герой:
«Выпускник философского факультета МГУ, кандидат богословия, профессор Московского Свято-Тихоновского богословского института, миссионер, проповедник, публицист, автор многих книг и брошюр по православной апологетике в защиту чистоты христианского вероучения от экспансии тоталитарных сект и религиозного модернизма…»12

Он стал деканом философского факультета Российского Православного университета13, помощником депутата Госдумы (от ЛДПР), Членом Экспертно-консультативного совета по воп¬росам свободы совести при Комитете по делам общественных организаций и религиозных объединений Госдумы14 и пр. Он — диакон, по прошествии шести лет после окончания МГУ (за это время прошел обучение в духовной семинарии и Академии богословского института) три года был референтом Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II. Не менее интересно знать, что МГУ он закончил в самый канун «перестройки» с дипломом «научный атеист».

По количеству опубликованных книг, брошюр и статей, выступлений по радио и телевидению, участию в конференциях, заседаниях и т.п., то есть по интенсивности публичной жизни, стремительно начавшейся для него всего лишь пять лет назад, его имя можно без преувеличения заносить в книгу рекордов Гиннесса.

Поскольку диакон Кураев знаком с религией и как бывший «научный атеист», и как окончивший два высших учебных заведения церкви, то с его помощью мы и постараемся разобраться в непростой задаче для современного человека — как и где найти истинно-пра€вую веру, или ПРАВОСЛАВИЕ.

1. Шапошников Л.Е. Философия и догматическое богословие в России. СПб., 1998. С.7.
2. Иосиф Волоцкий (Санин Иоанн), р.1440 г., игумен Волоцкого монастыря. Известен своим трудом «Просветитель» (против ересей). Благодаря ему и Геннадию Новгородскому впервые на Руси, в Новгороде и Москве состоялись массовые сожжения еретиков. 27 декабря 1504 года, на третий день рождества, в Москве в деревянных клетях были сожжены многие вольнодумцы и крупные государственные чиновники, как считалось, поддерживавшие ересь жидовствующих: Иван Волк Курицин, Дмитрий Коноплев, Иван Максимов и многие др. Той же зимой в Новгороде были сожжены Иван Некрас Рукавов, архимандрит Юрьевского монастыря Кассиан с братом Иваном Само¬черным, Гридя Квашня, Дмитрий Пустотелов и др. От Иосифа пошло деление в церкви на иосифлян (сторонников Иосифа Волоцкого) и нестяжателей (сторонников Нила Сорского, заволжского старца, возражавшего против жестоких казней, мздоимства при рукоположении священников и против увеличения монастырских владений).
3. Шапошников Л.Е. Философия и догматическое богословие в России. С.7.
4. Флоровский Георгий. О патриотизме праведном и греховном // В кн.: Флоровский Г. Из прошлого русской мысли. М., 1998. С.160.
5. Данный «консервативный настрой» скорее характеризовался «замороженностью» богословской мысли и ее окостенелостью, убеганием от непростой правды жизни, изменившей лицо планеты. Иным отличались дореволюционные времена, когда готовилась серьезная церковная реформа, к сожалению, так и не успевшая состояться из-за нерешительности императора Николая II.
6. Шапошников Л.Е. Философия и догматическое богословие в России. С.81.
7. Там же. С.106.
8. Шапошников Л.Е. Философия и догматическое богословие в России. С.107.
9. Там же. С.109–110.
10. Там же. С.113.
11. Шапошников Л.Е. Философия и догматическое богословие в России. С.113.
12. Кураев А. Оккультизм в православии. М., 1998.
13. Справка об авторе диаконе Кураеве в сборнике статей «Октябрь 1993 г. — хроника переворота».
14. Кураев А. Оккультизм в православии. С.338.