«...пришли в Иерусалим волхвы с востока...»
(Матф. 2;1)

«Индийская земля, Египет, Палестина —
Как олово в сосуд, отлились в наши сны»
(Н.Клюев).

В конце 1997 года газета «Радонеж» в очередной раз атаковала Рерихов. Точнее — атаковал их неугомонный Андрей Кураев, и это уже рутина, сама по себе малопримечательная. Примечательным здесь было другое: кураевскому тексту сопутствовала крошечная черно-белая, то есть лишь приблизительно передающая живопись Рериха, репродукция гималайского пейзажа, сопровожденная подписью: «Акриловая синева пейзажей Рериха для его поклонников — достаточное свидетельство духовности и таланта».

Комментировать подобный уровень суждений об искусстве излишне: «акриловая синева» равняется «сумбуру вместо музыки». И уж «Радонеж»-то, казалось, должен помнить, что не столь давно еще писали о «неестественно вывернутых членах» на иконах. Но вот что заслуживает пристального внимания — так это самый факт подобного суждения. Ибо если до сих пор священноначалие РПЦ в поле своей компетенции включало лишь религиозные взгляды Рерихов, не берясь судить об их духовности в целом и уж тем более о таланте1, то вот теперь выступающие от имени Церкви публицисты прямо требуют вывести из общего поля русской культурной жизни не только Рериха-мыслителя и одного из крупнейших общественных деятелей XX века, но и Рериха-художника. Более того, похоже, именно сами Гималаи как излюбленный предмет изображения «индийского» Рериха воспринимаются ими как некая враждебная, почти демоническая сущность.

Иначе — зачем бы, даже соглашаясь с во многом достойным сожаления для иных церковно-православных людей (в том числе и для меня) определением Архиерейского собора от 2 декабря 1994 года, так ожесточенно нападать на Рериха-живописца, а особенно на Рериха — певца Индии и Гималаев? Прямо присваивая себе право цензурировать наше общенациональное культурное наследие, А.Кураев пишет в своем главном антирериховском сочинении «Сатанизм для интеллигенции (о Рерихах и Православии)»: «То, о чем можно догадаться (!) при изучении рериховской теории, реализуется в конкретной практике «паломников на Восток». Один из центров рериховской пропаганды — это Музей искусств народов Востока. В этом Музее развернута постоянная экспозиция рериховских картин, и каждый день школьных каникул музей заполнен учительницами, приведшими колонны своих учеников для знакомства с “духовностью”...»

Как уже, наверняка, смекает читатель, усвоивший кураевский метод «догадывания», сама по себе такая экспозиция духовно предосудительна, если не сказать греховна, к чему и подводит диакон. И действительно: сей рассадник греха, то бишь Музей искусств народов Востока, угнездившийся под государственной опекой (это слово Кураев особенно педалирует, намекая, догадываемся мы, что неплохо бы лишить Музей государственной поддержки) — так вот, сей рассадник мало того, что экспозицию развернул, так еще и предоставляет свою оплаченную государством площадь для проведения каких-то оккультных семинаров. Не случайно ведь на этой же странице (т.1, стр. 63) дано примечание с — для русского православного слуха прямо-таки дико звучащей — апологией инквизиции. «Вообще, — признается Кураев, — чтение современной оккультной литературы заставляет как-то иначе отнестись к инквизиции и “охоте на ведьм”...»

Что ж, меня подобные признания тоже заставляют «как-то иначе» — с гораздо большей тревогой — отнестись к тому, что целое явление в культуре и общественной жизни России (пусть для кого-то и не бесспорное, но разве бывает иначе?) оказывается заклейменным словом «сатанизм» — ни больше, ни меньше!

Понятно, что искоренением сатанизма не может не заняться инквизиция — обязана заняться. И тут уж пахнет кострами, особенно если страшное это слово выносится на обложку и произносится на первых же страницах двухтомного исследования! Зачем же, спрашивается, писать два тома — если все ясно с первых строк? А затем, что для Кураева, как и для вдохновляющего его прецедента инквизиционных трибуналов, делом следствия (или родственного ему «исследования», скорее смахивающего на расследование) является не установление истины, а лишь подтверждение уже предъявленного — до следствия! — обвинения.

Для этого инквизиция пользовалась не только столь излюбленными ею приемами прямого физического воздействия. Широко применялись также методы психологического запутывания, виртуозных смысловых склеек и подмен. Кое-что из этого арсенала получило дальнейшее развитие в современных технологиях психологического манипулирования, в частности, как раз прием склейки. Им Кураев владеет хорошо и пользуется очень охотно. Вот пример: допустим, что оккультные семинары на Суворовском бульваре действительно скверны и греховны — но причем здесь Рерихи-художники? И разве сам Кураев не выступал и не выступает в ДК «Меридиан» — в промежутке между двумя магами? А программа «Третий глаз», куда тоже приходил диакон, — кого мы только, рекомендующих себя колдунами и ведьмами, там не повидали! И разве радиостанция «Радонеж» не вещает, случается, сразу же после рекламы дианетики («Радио Россия», интервал 14-15 часов), а сусальная реклама счета храма Христа Спасителя не соседствует на ТВ с рекламой тампаксов и презервативов, с горячими исповедями молодых энтузиастов безопасного секса и откровенными шабашами неких рогатых существ (15.III.1998, реклама «Polaroid»’a)? Увы, такова реальность, в которой мы живем, — реальность поп-смешения высокого и низкого, которую, между прочим, именно наше священноначалие именует «возрождением России» и даже ее «вторым крещением»!

Примеров подобного «возрождения» и «крещения» можно привести тьму: но поскольку Кураев их не приводит, то у неискушенного читателя может возникнуть впечатление, что это лишь в Музее искусств народов Востока творится такой шабаш нечистой силы, а оккультным магнитом, притягивающим ее туда, являются... ну, конечно же, полотна Рериха, радуются догадливые. Эффект склейки достигнут — можно двигаться дальше!

А дальше — это значит от сатанизации Рериха-художника переходить к сатанизации изображенных им Гималаев, а там и самой Индии, чело которой увенчано этой несравненной снежной короной. Нападки на нее, Индию, которая, оказывается, только и делала, что «совращала Запад», начиная с детски-невинных греков, лишь под влиянием индийских походов Александра Македонского впавших в цинизм, рассыпаны там и сям по страницам кураевского двухтомника. Но апофеоз достигается на последних страницах первого тома, где Кураев буквально отлучает Индию и сами Гималаи от Христа. Более того: вопреки самому духу Пятидесятницы, он готов вообще исключить Индию из числа «всех языков», к которым Святой Дух, сошедший языками огня на апостолов, повелел идти им. Зачем эта безграничная Вселенная, зачем покидать привычный узкий горизонт Средиземноморья, которым для Кураева явно исчерпывается духовно ценный мир!

«В целом, — пишет он,— вопрос, может ли Индия обогатить Средиземноморскую культуру и добавить что-либо к радости Евангелия — вопрос более чем спорный. А вот то, что «восточная мудрость» регулярно отравляла (!) Средиземноморскую культуру своим крайним нигилизмом и аллергией к свободе личности и жизни — несомненно... Нынешние «паломники на Восток» мечтают сделать православию «вселенскую смазь» (!), стерев в безликую массу его глубокое своеобразие» (т.1, стр.455-457).

Этот словесный перл — «вселенская смазь» — заслуживает, конечно, специального внимания, потому что Кураев то и дело прохаживается по поводу языка Рерихов, особенно Е.И.Рерих, назойливо именуя его «советским». В глазах диакона это — страшное обвинение, это говорит само за себя; что ж, такое отношение во многом проливает свет на глубинные причины кураевской «рерихофобии». Подробно на этом, как и на самой лексике Кураева, я остановлюсь ниже. Однако уже сейчас можно отметить поразительную параллельность этого типично демократоидно-интеллигентского приплясывания на всем советском и того брезгливого страха, который внушает ему Индия. Полно, господин Кураев, да уж не боитесь ли Вы самого человечества, самого океана человеческих масс, со всеми их страстями, порывами, грехами и идеалами и впрямь не вмещающихся в изящную рамку некой принятой нормы усредненной «западной цивилизации»? Похоже, что так — но при чем же здесь Евангелие, с Его распахнутостью в мир и схождением к отверженным? Напротив, отношение Кураева, если всмотреться поближе, удивительно напоминает позицию иудейского духовенства — храмовых фарисеев, стремившихся подрезать крылья Нового Завета,.. или тревожно-брезгливое отношение образованных римлян к первым христианам.

Именно с таких позиций самодостаточности замкнутого в себе Средиземноморья Кураев произносит свой приговор Индии и вообще столь неприятной ему высокогорности: «А самая высокогорно-религиозная страна мира — Индия — так и не смогла принять Евангелие» (т. 1, с. 455-456).

Оставаясь на почве исторической реальности, трудно понять эту фразу. Что, собственно, хочет сказать Кураев? Что весь мир, за исключением Индии, уже стал христианским? Или что уже закончилась история (пахнет Фукуямой!) и будущего нет, а потому уже никогда не произойдет встреча Индии и Христа? Оставаясь на почве даже простой житейской адекватности, невозможно утверждать это. К тому же Кураеву, конечно, известен духовный запрет на определение сроков, неведомых даже Сыну. Думаю, он и не посягает на это. Но зато осуществляет своего рода реставрацию ветхозаветного иудейского взгляда на человечество как заключающее в себе богоотверженные народы. Индия становится в этом случае неким подобием Ханаана, оскверняющим всякого, кто сближается с ним, и не имеющим и крупицы духовных богатств, которые могли бы пригодиться новому человечеству в его шествии к Богу.

В этом отношении Ханаан в древнееврейском сознании был поставлен гораздо ниже Египта; и примечательно, что именно на тех же страницах, где Кураев выносит Индии свой не подлежащий обжалованию приговор, он дает пространный комментарий с рассказом Григория Нисского о Василии Великом, в юности «купившем несметное богатство и принесшем его в дар Богу» (с. 457). Имеется в виду богатство древних тайных знаний, хранившихся египетскими жрецами; знаниями этими, как считается, владел и Моисей.

Казалось бы, почему не предположить, что Н.К. и Е.И. Рерихи тоже пошли этим путем — ибо закрыть дорогу индийскому духовному наследию, как то мечтает Кураев, в эпоху планетарности уже невозможно. Его можно только освоить; Индия тогда предстает, по меньшей мере, аналогом Древнего Египта, а Иоанн Кронштадтский, благословивший Н.К.Рериха на его труды, действовал строго в православной традиции. Следуя по этому пути — вероятно, не без ошибок, но сейчас не об этом речь, — Рерих и увидел «Святые горы»2, отблеск Фаворского света на Гималаях — там, где взгляд Кураева, увы, различает лишь беспросветную мглу («акриловую синеву») ада, еще не озаренного благодатным Огнем Христова Воскресения. Но разве свет Его не проник во все уголки и закоулки мироздания? И разве не звучат на Пасху слова акафиста: «Все естество человеческое, Тобою восприятое, прославися воскресением Твоим, Иисусе...»?

Все естество! Весь ветхий Адам был искуплен кровью Голгофы, а, стало быть, не может быть границы движению Света Воскресения ни по горизонтали пространства, ни по вертикали времени — весь крест мироздания пронизан благодатным Огнем. И куда бы мы ни направлялись, хотя бы даже и в «страшную» (для Кураева) Индию, мы движемся к уже искупленному, пусть еще и не ведающему о том человечеству — вот суть Благой Вести, какой ее в свое сердце приняла Русь, вот основа ее всечеловечности, отнюдь не тождественной усредненным «общечеловеческим ценностям» перестроечной интеллигенции, не случайно Индии глубоко враждебной3.

Ибо внушать России страх перед Индией — значит осуществлять мутацию самых сокровенных начал русской души, а разве не такая мутация и являлась главной стратегической целью «реформ»? Об этом не раз откровенно говорили их идеологи, и атака на Рерихов тогда предстает перед нами в иной смысловой перспективе, нежели та, которую настойчиво предлагает диакон.

1. И это вполне соответствовало традиционному поведению Русской Церкви, которая, даже будучи господствующей, не выносила своего суждения о Льве Толстом как о писателе. Прекрасно понимая, между прочим, что это значит стать посмешищем.
2. Так именуется целая серия его картин.
3. Не случайно также в своем отвращении к Востоку Кураев сходится с покойной Г.В.Старовойтовой, в свое время заявившей на страницах «Независимой газеты»: «Терпеть не могу Восток!» Впрочем, политический смысл кураевского отвращения к Востоку также вполне ясен и абсолютно вписывается в «демократическую» идеологему интеграции России в пресловутое «цивилизованное сообщество» — то бишь в западное.
«Россия — европейская страна, и ее будущее связано с интеграцией в Европу…», — настаивал диакон еще два года назад («Православие. Церковь в светском государстве»). Убедительно звучит на фоне ковровых бомбардировок Югославии — православной, между прочим, страны. И созвучно словам А.Козырева о том, что Россия, осуждающая агрессию НАТО, находится, мол, не в Евразии, а в Азиопе. Азия здесь, понятно, обозначает нечто низкое и варварское. С позиции этого «бородатого» евроцентризма Европа ведь всегда права — даже, и особенно, тогда, когда ополчается против России и ее союзников.