И тогда я вспомнил слова Антона Чехова: «Есть большие собаки и есть маленькие собаки, но маленькие не должны смущаться существованием больших: все обязаны лаять, и лаять тем голосом, какой Господь Бог дал».

А.Кураев1
Глядя на неугомонного Кураева, ругающего Рериха и рериховцев везде, где бы ему ни приходилось выступать, писать или беседовать, на память скорее приходят не слова Антона Павловича Чехова, вынесенные в эпиграф, а Ивана Андреевича Крылова о бравом и звонком голосе Моськи. Но это шутка.

Сам Кураев в интервью журналу «для настоящих мужчин» — «Медведе» ненароком проговорился о причине многолетнего горения в его подсознании очага ненависти. Корреспондент удивился:

«— Неужто последователи Рерихов представляют такую опасность для православия? Я, честно говоря, ничего особенного про них не знаю, кроме того, что картинки их, на мой взгляд, полная мазня… Отец Андрей, может, пусть люди занимаются чем угодно? У нас вроде свободная страна?

— Мой личный мотив борьбы с рериховцами, — ответил диакон, — это чувство личной оскорбленности…»2

Подсознательные психологические, душевные и иные глубоко личные мотивы, которые, на самом деле, одному богу ведомы, конечно, всегда находят свое идеологическое объяснение. Кураев внимательной аудитории «Медведя» это объясняет так:

«И если бы они [рериховцы] просто проповедовали иные, чем у христианства, идеи, идеи буддизма и кабалистики, у меня не было бы к ним особых претензий. Но их буддизм и их кабалистика разбавлены и разжижены. Проповедуя кабалистику, они притворяются христианами. Мой личный протест не против того, что это люди не такие, как я, а против того, что эти люди — лжецы. Они спекулируют на священных для меня именах… Они занимаются воровством. В мировосприятии рериховцев воспроизводятся многие ходы мыслей, которые были характерны для ранних христиан-гностиков («успешно» отлученных Церковью. — Авт.). И здесь проблема во лжи…»3

Николай Константинович Рерих, когда ему однажды рассказали про грязные выпады в его адрес, привел пример замечательной традиции: «В древности за колесницей победителя-триумфатора бежал клеветник, который громко кричал, обвиняя во всех самых ужасных преступлениях украшенного лавровым венком триумфатора. Но этим клеветник не только не вредил последнему, а еще усиливал овации и рукоплескания в среде чествовавшего победителя народа»4.

Дворкин, сотрудничающий с Кураевым под крышей отделов Московской Патриархии на стезе «очищения России от духовно-религиозного плюрализма», лишь констатировал факт, с которым действительно столкнулись все сектоведы и религиоведы: многие новые религиозные движения, возникшие в России и в странах бывшего СССР, почерпнули основные философские идеи для построения своих доктринальных мифов и религиозных концепций из учения «Живая Этика». В написанном учебном пособии «Введение в сектоведение» Дворкин отметил:

«В Россию создание НЭ [New Age]5 проникло уже давно — с учением Рерихов (“Живая этика” и “Агни-йога”). В современных рерихианских кругах мы находим тот же самый “джентльменский набор” идей… Так что наша творческая интеллигенция оказалась готовой к тому потоку идей, который хлынул в нашу страну после падения железного занавеса, и учение Рерихов сразу стало давать ядовитые ростки…»6

Далее перечисляются, в понимании Дворкина, «ядовитые ростки» учения Рерихов — то есть тоталитарные секты.

Сам Кураев после пробных статей по хулению учения Рерихов все упорнее и настойчивее продолжал вдалбливать в сознание общественности, что рериховцы — «нелегальная религиозная секта», и она же, вкупе с иными сектами, — тоталитарна и деструктивна, несмотря на полную абсурдность таких заявлений7.

Игумен Александр (Милеант), также негативно относящийся к Агни-йоге и аналогичным учениям, вместе с тем так их классифицирует и характеризует:

«Все индийско-оккультные учения можно условно разделить на три течения: 1) наукообразно-философские оккультные учения, 2) учения, делающие упор на психофизиологическую практику, и 3) учения, направленные на развитие интуиции и спонтанности.

К направлению, отличающемуся наукообразием и интеллектуализмом, можно отнести гностицизм, теософию Блаватской, антропософию Р.Штейнера, учение А.Бейли, агни-йога Е.И.Рерих, каббалу, учение Вивекананды, “Розу мира” Д.Андреева и им подобные8.

Основной особенностью этих учений является построение наукообразных теорий об устройстве невидимого мира, об иерархиях невидимых существ, о влиянии космоса на судьбы людей, народов и материков, об “устройстве” человеческого существа, об эволюции мира, о загробном существовании и т.д. Все это крайне путано, туманно, произвольно и излагается на страницах толстых многотомных трактатов, изучение которых способно занять целую жизнь (выделено авт.). Эти сочинения рассчитаны на людей созерцательного склада ума. Если в них и присутствуют какие-либо советы практического характера, то они стоят на втором плане. Центр тяжести обращен на изучение оккультной литературы для того, чтобы развить в человеке “интуицию” к потустороннему. Человек становится способным к “прозрению” в мистическую сторону жизни, к оккультному “пониманию” событий…»9

Игумен Александр высказал свое мнение и оценку, которые могут отличаться и отличаются от нашего мнения. Но характеризуемые им учения не перевернуты, как у Кураева, с ног на голову, когда последний называет мировоззренческо-философское учение — «религией», а людей его разделяющих — «нелегальной религиозной сектой оккультно-антихристианского характера»10.

Жизнь после смерти

Опровергать «полемические» труды Кураева, его «богословско-философские» антитезисы совершенно бессмысленно — с невежеством не спорят, ему сочувствуют. Кураев прочитал все основные труды Блаватской и Рерихов, но умудряется в конце двухтомника «Сатанизм для интеллигенции», подводя итоги своего «псевдонаучного» изыскания, привести следующее сравнение:

«Христиане исповедуют, что человек, созданный по воле Личного Бога, сам есть личность, и что личностное бытие человека не есть некий недостаток, который надо преодолеть. Агни Йога утверждает… что человек, встав на путь “самосовершенствования”, в конце концов должен стереть свою личность, растворив ее в безликом “космическом электричестве”»11.

Если оставить на совести Кураева пристрастное и искаженное изложение доктрины Живой Этики по данному вопросу (о том, как Кураев способен излагать опровергаемые им доктрины, мы видели на примере его «религиоведения»), то сама постановка вопроса говорит о непонимании диаконом элементарных основ теософии, преподаваемых первокурсникам12. Любой начинающий слушатель знает, что в большинстве оккультных доктрин Востока «личность», или то, что западный человек понимает как очевидное и само собой разумеющееся, то, с чем так носится «классическая» психология, — есть не более чем иллюзия, та эфемерная, выдуманная на Западе конструкция «я», в которой за тысячу лет философской схоластики Запад не продвинулся ни на шаг. Но в противоположность «личности», каждый человек обусловлен индивидуальностью, понимание наличия которой требует действительно философского склада ума. Отличие личности от индивидуальности, как временного от вечного, — знание для теософа или агни-йога, повторяем, элементарное. Обо всем этом вполне доступно написано в большинстве книг теософов, на которые так любит ссылаться Кураев. Для того чтобы нечто сравнивать, необходимо иметь общую базу, на которой идет сравнение, хотя бы единые критерии и точку зрения на противопоставляемые суждения. Иное приведет к сравнению «красного» с «круглым».

Согласно эзотерической доктрине, человек может быть условно представлен семью телами или принципами. Из них, наше физическое тело — первый и самый грубый, примитивный «принцип» или атрибут того явления, которое собирательно именуется термином «человек». В одной из чтимых теософами книг, «Письма Махатм», можно прочесть, что:

«Его [человека] индивидуальный Джив-Атма (жизненный принцип)13 — то, что в физиологии называется животной душой (принцип № 2) — возвращается после смерти к своему источнику — Фохату14; его Линга-Шарира15 (принцип № 3) будет вовлечена в Акашу16; его Кама-Рупа17(принцип № 4) вновь смешается с мировой Шакти18 — Силою Воли или мировой энергией; его “животная душа”, заимствованная из дыхания Мирового Разума (или “Высший Манас”19, принцип № 5), возвратится к Дхиан-Коганам; его шестой принцип20, втянутый или извергнутый из материнского лона Великого Пассивного Принципа, должен остаться в его собственной сфере как часть сырого материала, либо как индивидуализированная сущность, чтобы вновь родиться в высших мирах причин. Седьмой21 [принцип] понесет его из Дэва-Чана и последует за новым Эго к месту его рождения…»22

Очевидно, что при «семичленном» строении человека, когда одни принципы после смерти физической оболочки последовательно разрушаются (в том числе и так называемая «личность»), другие же имеют бесконечное продолжение своей «индивидуальной» судьбы, — понятие «я» и понятие «личности» в восточной традиции заведомо несравнимы с пониманием их в европейской культуре. В другом письме Махатм пишется:

«Вся индивидуальность сосредотачивается в трех средних или в третьем, четвертом и пятом принципах. В течение земной жизни все сосредоточено в четвертом — центре энергии, желания воли. М-р Хьюм отлично определил различие между личностью и индивидуальностью. Первая (личность. — Авт.) еле переживает, последняя (индивидуальность. — Авт.)… должна ассимилировать вечно жизненную мощь, пребывающую лишь в седьмом, и затем сочетать три принципа (4, 5 и 7-й) в один — шестой. Те, которые успевают в этом, становятся Буддами, Дхиан-Коганами и т.д.»23.

То «растворение в безликом электричестве», о котором говорит Кураев, следует из традиционно неверного понимания буддийской нирваны как растворении в «ничто». Блаватская, однако, писала, что «мы не считаем приемлемым такое определение Нирваны, которое принижает значение как “Бога”, так и человека»24.

Таким образом, мы видим, что Кураевым, который год критикующим теософию и рериховцев, не понят основополагающий принцип этих доктрин о человеческом «я» и «жизни после смерти». Стоило ли тогда переводить бумагу?

Наука и религия

На страницах главного антирериховского труда («Сатанизм для интеллигенции») диакон прибег к демагогическим рассуждениям о религиозном характере идей, присущих рериховцам и отличности их от научных. Интересно, конечно, узнать, что такое наука, от служителя культа, который пишет:

«…Трудно ли было Богу с людьми? — Да…»; « Читая Ветхий Завет, без преувеличения можно сказать: люди доводят Бога до слез»25.

Даже Иоанн Златоуст понимал иносказание Писания, говоря, что «у Бога, конечно, нет ноздрей: Божество — бестелесно»26. Но когда диакон начинает рассуждать о науке, то даже забываешь, что перед нами служитель двухтысячелетнего культа. Кураев пишет: «Гностики и теософы слишком заниженно, слишком антропоморфно понимают Божественное»27; однако уже в другом месте он пишет: «Большинство ангелов, как полагает и библейский, и церковный опыт (курсив автора), устояло в чистоте и в Боге, но некоторая часть откололась»28. Вот и поди, разберись, когда о Боге, а когда о «науке» говорит бывший научный атеист Андрей Кураев.

Когда профессор Кураев, преподающий в стенах МГУ, высмеивает «ненаучность» рериховцев и теософов, очевидно, он имеет свой взгляд на теорию познания. Данный взгляд, как оказалось, не менее занимателен, чем диаконовские ассоциации относительно любви. Стремясь посрамить теософию в трактовке библейского мифа о змее, Адаме, Еве и злополучном яблоке с древа познания, Кураев заявляет, что, оказывается, древо познания позволяло «приобрести реальный опыт жизни в Истине» (что, по мнению диакона, в церковной доктрине признается безусловным злом), а вот без этого вкушения плодов с древа, оказывается, «первой, теоретической осведомленности о добре и зле у него вполне хватало», потому что:

«На библейском языке познать — значит соединиться. Когда Библия говорит, что Адам познал жену свою — это означает, что он соединился с нею во едину плоть, а не то, что он прочитал книжку о женской физиологии»; «…люди к этому моменту — вопреки уверению змея — уже знали, что такое подлинное добро и подлинное зло. Недаром в церковной среде называют диавола первым большевиком — он как первый утопист предложил сжечь прошлое ради гипотетических будущих ценностей. Ева же должна была ответить искусителю: как ты говоришь, что я еще узнаю добро и зло…»29, — дает ценный совет праматери человечества новорусский диакон.

И это — наука? И это — богословие? Увлекшись опровергательством, диакон, кандидат богословия и кандидат философских наук, запамятовал текст Ветхого Завета: слово «познать» в Ветхом Завете используется неоднократно и в большинстве случаев употребляется как раз в общепринятом смысле «знания»30. А вот и вывод Кураева, основанный на его лингвистическо-эротическом анализе слова «познать»: «Та логика, что привела теософов к почитанию Сатаны (ложь диакона. — Авт.31) как благодетеля и учителя мудрости, основана на ложных посылках, на суждении библейского значения слова “познание”»32.

Можно посочувствовать тем, у кого даже Священное Писание ассоциируется с «женской физиологией» и кто дает ЦУ («ценные указания») героям космогонических откровений, но при чем тут умозрения, кому относиться к «науке», а кому к «религии»: ни «наукой», ни «религией» от таких рассуждений даже не веет. С Кураевым можно согласиться лишь в одном, что его восприятие критикуемых им трудов поистине поверхностно, или, как он говорит, «теоретической осведомленности» вполне достаточно, но нет в них того самого, подлинного знания. Подобного поверхностного «знания», видимо, он и желал бы всему ветхозаветному человечеству в лице Адама и его «познаваемой» время от времени безымянной жены.

На самом деле перенос проблемы гнозиса (познания) в плоскость половых отношений между Адамом и Евой (являющихся, повторим, лишь символами человечества) произошел у диакона в силу знакомства со старым теологическим спором о связи «яблока» и «в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое…» (Быт. 3:16). Макс Гендель по этому поводу заметил: «Комментаторы Библии всегда ломали головы над тем, какая связь могла существовать между съедением плода и деторождением, но если мы поймем, что съедение плода символизирует генеративный акт, посредством которого человек становится “как Бог” в том смысле, что он знает свою природу и может, таким образом, производить новые существа, разгадка очень проста». И далее: «Мы уже видели, что умственное знание с сопутствующим ему эгоизмом было куплено человеком ценой способности производить потомство из себя одного. Он (человек) купил свою свободную волю ценой боли и смерти. Но когда человек научится использовать свой интеллект на благо человечества, он приобретет духовную власть над жизнью и, вдобавок, будет руководствоваться внутренним знанием настолько же более высоким, сколь наше нынешнее умственное сознание выше сознания низших животных»33. Что касается «боли» и «в муках», то действительно Церковь буквально следовала данной заповеди Библии, категорически возражая против применения открытого русским ученым34 эффекта хлороформа: женщинам назидалось «терпеть» без наркоза, невзирая на осложнения. Естественно, о «кесаревом сечении» при таком подходе не могло быть и речи. Не просты и сегодня отношения между апологетами догмата и современной медициной. При этом вульгарным низведением глубоко оккультного смысла высказывания: «в болезни будешь рождать детей» (Быт. 3:16) до уровня каждой конкретной роженицы — игнорируется тот факт, что как в глубокой древности, так и теперь, известны знания, позволяющие рожать в радости и без боли. Правда, последнее, согласно классификации Кураева и Дворкина, уж точно подпадает под сатанизм и надругательство над порядками, заведенными Иеговой.

Немаловажно отметить, что автором учения о первородном грехе являлся бл. Августин, особо чтимый католиками и являющийся одним из первых историков Церкви. Кем же был этот многоуважаемый Отец Церкви, привнесший по сути один из главных камней (если не краеугольный) в здание догматов Церкви? После нескольких десятилетий мирного процветания христианства под патронажем Константина Церковь начала осуществлять преследование иноверующих, примерно так же, как еще недавно поступали с малоизвестными тогда христианами. Этот решительный поворот на новую дорогу, как повествуют историки, был совершен святым Августином.

До 32 лет Августин сам был последователем манихейства35, но после оставил это учение. Вкратце его жизнеописание достаточно характерно.

Св. Августин (354–430 гг.) родился в г. Тагасте, в Африке. Он был, как пишет Трубецкой, «сын развратного африканца-язычника и христианской святой», почитаем как «пророк и предтеча средневекового католичества» (Е.Н.Трубецкой36), привел впервые в систему всю совокупность верований христианства (Брокгауз), считается родоначальником схоластики (Философская энциклопедия). Трубецкой писал об Августине: «…он не вполне преодолел в себе манихейский дуализм, и единство, которое он противопоставляет последователям Манеса, есть единство насильственное, внешнее. Последнее обстоятельство имело неисчислимые последствия не только для самого Августина, но и для всей той западной формы христианства, которой он был родоначальником и основателем… Индивидуальной свободе он противопоставляет насилие благодати… Божественное единство… Но это — не свободное единство, в котором свободное Божество вступает в союз со свободной тварью, а единство абстрактное, в котором Бог лишь внешним образом господствует над миром, единство принудительное, насильственное»37.

В период его манихейства об Августине уважаемый церковью о.Вентура пишет: «…он оставался бедным, малым, темным, бесплодным и ничего не писал, не совершал ничего действительно великого и полезного». Каким он был в период манихейства на самом деле, мы оставим судить отцу Вентуре. Но то, что его вступление в христианство принесло вражду между богословием и наукой, это вне всякого сомнения. Будучи вынужденным признаться, что «возможно, в учениях язычников есть кое-что и божественное, и истинное», он тем не менее заявил, что их за суеверие, идолопоклонство и гордость следует «ненавидеть, и если они не исправятся, — наказывать божественным судом». Известный ученый, философ, автор многочисленных трудов по физиологии, химии, физике, а также по истории и философии Джон Уильям Дрейпер говорит: «Никто не сделал больше, чем этот Отец для того, чтобы создать антагонизм между наукой и религией; главным образом, это был он, кто отвел «Библию» в сторону от ее истинного назначения — быть руководством в чистоте жизни — и поставил ее в опасное положение быть судьею человеческих познаний, наглым тираном над человеческим умом. Раз пример был показан — недостатка в последователях уже не было; труды греческих философов были заклеймены как профанические; необыкновенно славные достижения Музея Александрии были упрятаны от взоров облаком невежества, мистицизма…» (History of the conflict between religion and science, 1874. P.62). Дрейпер о философии и богословии Августина пишет: «Неужели ради этой нелепой системы, этого продукта невежества и наглости, надо было отказаться от трудов греческих философов» (С.37).

Августин пришел к заключению, что не все способны воспринимать слово убеждения, и потому необходимо иногда прибегать к воздействию страхом и наказанием. Августин опирался на пример самого Бога: Он страданиями воспитывает людей; а также на примере родителей: они наказывают своих детей. Переведя из Евангелия слова Христа: «И убеди внити», как «compelle intrare» — понудь их войти (т.е «понудь» вместо «убеди»), Августин опирался на авторитет Евангелия, проповедуя меры строгости и наказания, хотя это можно было сравнить с советом язычника Мецената — «и понуждай других…»

Возвращаясь к учению Августина о «первородном грехе», комментаторы отмечают грозные следствия (в чисто манихейском духе), последовавшие за данной догматической новацией. Евдокимов пишет: «Блаженный Августин, автор учения о первородном грехе, своим пессимистическим тезисом о massa damnata (массового проклятия) ставит резкий акцент на коренной испорченности человеческой природы. Логическим следствием такого видения является учение о предопределении с его трагическим звучанием»38. Подобные отправные посылки легко приводят в конечном счете как к инквизиции, так и к высшей стадии человеконенавистничества — фашизму. Пример любви, о которой нам поведал Кураев и с которой заботливый «садовник» обрезает подсохшие сучья (людей) в саду, — придумал, конечно, не наш диакон. Евдокимов отмечает: «И если епископ Иппонский в страхе останавливается перед опасными последствиями (учения о предопределении. — Авт.), заботясь о пастве, то позже, во времена Реформации, другие с отчаянной смелостью дойдут до логического и беспощадного предела этого учения: до двойного предопределения39. Оно означает, что Христос в Своем милосердии пролил Свою Кровь только ради избранных и что Бог в сам акт творения мира включил первоначальное разделение; что Он начал творение с места для осужденных — ада — и создал определенную категорию людей, чтобы его ими заселить; так Он проявляет Свою справедливость»40.

Как мы видим, казалось бы, давно устаревший спор о сущности «вкушения яблока» и «первородного греха» способен нести вполне материальные, а вовсе не абстрактные последствия. Далеко не праздными оказываются размышления: познаваем ли мир, наделены ли мы свободой выбора и как поступать с теми, кто нам (или какой-либо церкви или партии) кажется «грешником»?

Евдокимов при данной постановке вопроса обращает внимание на существенное отличие духа Православия от Западных церквей. Несмотря на то что бл. Августин также относится к Отцам Церкви, чтимым Восточной Церковью, православный богослов тактично высказывает критическое замечание: «Можно восхищаться мудрой осторожностью Православия, которое никогда не стремилось формулировать догмат относительно конечных судеб; эта тайна, к счастью, остается неизреченной… Понятие о вечном сосуществовании ада и рая увековечивает дуализм добра и зла (свойственный именно манихейству. — Авт.)… На Востоке за основу антропологии весьма определенно полагается Божественный (а не бесовский, грешный. — Авт.) элемент в природе человека — imago Dei, образ Божий. За исходную точку берется состояние человека до первородного греха»41.

Мы видим, что таким религиозным деятелям, как Кураев и Дворкин (о последнем поговорим несколько позже), ближе манихейское противопоставление добра и зла, непосредственно и логично связанное с доктриной «первородного греха», борьбой против «вредоносности познания (гнозиса)» и стремлений «станем как боги». Но, как верно отмечал Евдокимов (см. выше), данное отношение вовсе не присуще Православию, а присуще скорее католичеству и протестантству.

«И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32). Если уж разговор коснулся темы научности и религии, непредвзятому читателю можно напомнить рассудительный взгляд Лосева, видевшего любую реальную науку неотделимой от мифотворчества, так же как и религию. Лосев писал:

«Не менее того мифологична и наука, не только «первобытная», но и всякая. Механика Ньютона построена на гипотезе однородного и бесконечного пространства… Ясно, что это не вывод науки, а мифология, которую наука взяла как вероучение и догмат… Вполне мифологична теория бесконечной делимости материи. Материя, говорят, состоит из атомов. Но что такое атом?.. Наука, говорим мы, всегда мифологична. Это не значит, что наука и мифология — тождественны… Но что такое та наука, которая воистину немифологична? Это — совершенно отвлеченная наука как система логических и числовых закономерностей. Это — наука-в-себе, наука сама по себе, чистая наука. Как таковая она нигде не существует. Существующая реально наука всегда так или иначе мифологична. Чистая отвлеченная наука — немифологична… Геометрия Евклида сама по себе не мифологична. Но убеждение в том, что реально не существует ровно никаких других пространств, кроме пространства евклидовой геометрии, есть уже мифология, ибо положения этой геометрии ничего не говорят о реальном пространстве и о формах других возможных пространств… Наука сама по себе не мифологична. Но, повторяю, это — отвлеченная, никуда не применяемая наука. Как же только мы заговорили о реальной науке, т.е. о такой, которая характерна для той или другой конкретной исторической эпохи, то мы имеем дело уже с применением чистой, отвлеченной науки; и вот тут-то мы можем действовать и так, и иначе. И управляет нами здесь исключительно мифология. — Итак, всякая реальная наука мифологична, но наука сама по себе не имеет никакого отношения к мифологии»42.

Попытка Кураева и Дворкина (см. далее) выдать борьбу против гнозиса (знания) за черту, безусловно, присущую Православию, отцам церкви — очередная мистификация наших горе-апологетов. Борьбу церкви против выродившихся гностических сект и их идей (идей, нередко «досочиненных» аналогичными ревнителями) современные иезуиты от православия стремятся выдать за борьбу с идеей «гнозиса» как таковой, превратив термин «гнозис» в некое ругательное слово, жупел, которым пугают доверчивую паству. Соответственно, и все, кто так или иначе положительно относятся к гнозису, в том числе теософы и рериховцы, — становятся вроде как идущими против Православия. Но ведь это только злобная подтасовка!

Истинно верующие святые и подвижники боролись не против знания как такового, а лишь против знания ради знания, против абсолютизации знания (чем, собственно, и грешит современная наука) или попыток противопоставить знание вере, с умалением последней. Так, Диадох говорит: «Разные энергии у софии (мудрости) и гнозиса, и иначе дается софия, иначе гнозис… Поэтому и просветление от мудрости отличается от просветления гнозисом. Исследование и учение дает лишь часть знания — логосы вещей, а благодатная софия дает все знание, соединяя с Богом»43. Характер христианского гнозиса выразил апостол Павел в двух словах: «Верою разумеваем» (Евр. 11:3). «Пребывание ума в сердце согревает и радует ум», — говорит Григорий Синайский44. «Ум просветляется в сердце» (Каллист, Добр. 5:450). В аскетической литературе утвердилась высокая оценка знания. Нил Синайский говорит: «Гнозис есть сотрудник молитвы, пробуждающий умную силу к созерцанию вещей божественных»45. Иосиф Бриенский говорит: «Гнозис есть свет души, а мрак души незнание»46.

Порочно знание не само по себе, а лишь в отрыве от нравственных, духовных начал, в отрыве от осознания высшей цели предназначения человека, его бытия в мире. Порочно знание, которое лишь «разлагает по полочкам» и не ведет в итоге к слиянию и общесердечному синтезу. Глубоко противно сути православия знание, вопреки или помимо сердца хoлодно оперирующее некими абсолютными данностями47. Только сердце и его главное проявление — любовь способны поднять ум до подлинной мудрости, разбудить в человеке, помимо ума головы, высший ум — ум сердца. Именно этот ум, сердечный ум не есть лишь собственность личности, человеческой единичности, а является искрой от Единой Божественной Мудрости. «Душа и Господь делаются единый дух, единое срастворение, единый ум» (Макарий, Добр., 1:271). Феолипт говорит: «Божественная любовь возбуждает ум к объявлению сокровенных вещей. Тогда ум, сгармонировавшись с любовью, оплодотворяется премудростью и действием премудрости возвещает дивные вещи. Ибо Бог-Слово, в молитвенном воззвании сердечно именуемый, внемлет разумение, дарует ведение, созидает светотворную любовь и приводит ее к исступленному уму тем, что возбуждает ум к словесам премудрости. Сначала ум ищет и находит, потом соединяется с найденным. Искание совершает разумом, а соединение любовью» (Добр. 5:190). Как мы видим, нет в православии боязни знания и гнозиса (познания). Есть лишь указание на источник знания — Мудрость и конечную цель всякого знания — Всевышнее Начало.

Что же говорит третируемое Кураевым и Дворкиным то за гнозис, то за суеверия (ненаучность) Учение Живая Этика?

«Люди легче признают научность низшей хатха-йоги, но высшие знаки они даже не пытаются ввести в круг научных наблюдений. Но что же стоят механические сиддхи48 по сравнению с явлениями высшего сердца? Сиддхи тела не могут быть применяемы часто, между тем как сердечная деятельность протекает беспрерывно» (448). «Во всех расах и веках существовал культ сердца… Но наше время совершенно забыло и отклонило Учение о Сердце. Сердце нуждается в новом понимании. Нужно быть готовым, что чисто научный факт сердца вызовет особое обвинение в суеверии. Особенно постараются завзятые профессионалы, чтобы защитить свое убогое существование. Так нужно знать, что борьба за понимание сердца будет особенно ожесточенна. Так темные силы будут защищать мозг, противополагая его сердцу. Конечно, это принесет лишь извращение. Нога имеет важные функции, но незачем носить пищу в рот ногою» (Сердце, 454).

Но кроме одного лишь сердечного чувствования, необходима гармония сердца и ума. Одного лишь упования на сердце недостаточно, и православие никогда не умаляло роль ума. Исаак говорил: «Сердце есть обитель ума» (Сл. 43:190). Ап. Павел: «Он (Христос) в преизбытке даровал нам (благодать) во всякой премудрости и разумении» (Ефес. 1:8). Симеон Новый Богослов: «Ум хранит сердце и изгоняет из бездны сердца все помыслы врага49, в нем посеянные» (Добр. 5). Марк Подвижник: «Ум, действуя в благодати, может увеличить и уменьшить действие ее» (Добр. 1:570). На недостаточность сегодня одной лишь бхакти-йоги (йоги любовного почитания Господа) обращает внимание Живая Этика:

«Правильно заметили, что бхакти-йога тоже имела действие сердечное, но разница в том, что бхакти-йога и шла путем чувства любви, не заботясь об остальном ощущении космических явлений и лучей, ведущих за пределы планеты. Наука с трудом может ведать пути бхакти-йоги» (Сердце, 449).

Можно ли сегодня при выходе за пределы земной атмосферы, при полетах к планетам Солнечной системы, при открытии всей красоты и грандиозности мироздания ограничивать назначение человечества одним лишь экстатическим славлением имени или образа Господа? Не будет ли это неким светлым, благоухающим, но все же — дезертирством? Преодоление противоположности ума и сердца и означает пребывание во всей полноте бытия и Творения, без однобокого превалирования одного из качеств над Целым. «Низведи ум в клеть сердца твоего», — говорит Исаак Сирин. Именно через сердце как орган одновременно и земного мира, и мира Высшего происходит слияние знания, мудрости и Откровения. Именно в таком сплаве происходит истинное познание (гнозис) причин и следствий. В Живой Этике утверждается:

«Учение Сердца есть Учение причин явлений. У древних Учение начиналось с положения руки на сердце. При этом Учитель спрашивал: “Слышишь ли?” И ученик отвечал: “Слышу”. — “Это бьется сердце твое, но это лишь первый стук в Врата Великого Сердца. Если не будешь внимать биению сердца, то оглушит тебя биение Великого Сердца”» (Сердце, 460).

Как мы видим, нет в аскетической практике христиан и в богословии Церкви непреодолимого противостояния между гнозисом и верой, как сердечным устремлением. Но лишь только мы обращаемся к религии, страницы истории практически всех народов начинают демонстрировать напряженнейшее противостояние церкви как социального института остальным светским институтам, особенно таким, как образование и наука. При этом данное противостояние неизменным образом несет на себе печать кровавых конфликтов и позорных свидетельств о гонениях на ученых и деятелей культуры. Почему же давно решенный среди духовников и праведников вопрос о необходимости единения ума и сердца, необходимости приведения начального гнозиса к конечной мудрости превращался в мирской жизни благодаря священноначалию (особенно в западной церкви) в глумление над наукой, давно отказавшейся, собственно, от вторжения на «каноническую территорию» церкви? Не в подобном ли источнике ревности церкви по «истине в последней инстанции» для всех вопросов жизни, включая научные, черпает поддержку диакон Кураев, выпуская с одобрения священноначалия такие опусы, как «Сатанизм для интеллигенции»?

Богословие признает, что вопрос религии — спасение, путь на Небо, т.е. вопрос «Как?», а не вопрос — Что есть Небо, или «Почему»? И наука на вопрос спасения не покушается, занимаясь своими «что» и «почему». Почему же церковь на протяжении веков упорно препятствует науке заниматься тем, на что религия и не претендует? О таком упорстве Гегель писал: «…не следует понимать согласно разделяющему, дурному рассудку, у которого находится в плену современная религиозность и согласно которому последняя воображает, что религия и наука взаимно исключают друг друга, что после этого отделения они соединяются лишь внешней связью… Не могу удержаться от того, чтобы не привести в извлечении поучительное слово г на Франца фон Баадера.

«До тех пор, — говорит он, — пока наука не возвратит снова религии уважения, основанного на свободном исследовании и, следовательно, подлинном убеждении, вы, благочестивые и неблагочестивые, со всеми вашими заповедями и запретами, со всеми вашими разговорами и действиями, не поможете беде, и не пользующаяся уважением религия не будет пользоваться также и любовью. Ибо любить настоящим образом, от души, мы можем только то, что пользуется искренним уважением и что мы признаем, несомненно, достойным такого уважения… Другими словами: если хотите, чтобы снова расцвела религиозная практика, то позаботьтесь о том, чтобы мы снова получили разумную теорию этой практики, и не очищайте поля битвы вашим противникам (атеистам)…»50

Сказано в начале прошлого века, но по-прежнему, увы — актуально!

Очевидно, что разрыв между наукой и верой, наукой и религией, между умом и сердцем, рассудком и мудростью рано или поздно посредством появления новых форм учений, новых общественных движений и, в конечном счете, возникновением новых социальных институтов должен был начать преодолеваться. То, что будущее за таким единением — не вызывает сомнений. Западная церковь попыталась упредить подобное «единение», прибегнув ко лжи и насилию над наукой. Ею был пригрет Орден иезуитов. Восточная церковь никогда не опускалась до подобного извращения изначально благой идеи единения ума с сердцем, науки с верой. Неизвестна в православной церкви и война между профессорами духовных академий и светскими университетами. Не сказать, что отношения эти были всегда безоблачными, но до политических интриг, травли и прямых убийств прогрессивных ученых, к которым прибегали иезуиты, насколько известно, православная церковь никогда не доходила.

Но появление учений, движений и социальных институтов, стремящихся преодолеть разделение науки и религии, ума и сердца, естественным образом должно было вызвать гнев и ревность как со стороны традиционных (впрочем, и нетрадиционных) религий, а точнее, священноначалия, так и со стороны науконачалия. Неудивительно и трогательное единодушие апологетов, казалось бы, совершенно противоположных лагерей по таким вопросам, как «мракобесие» парапсихологов и прочих, о котором мы уже говорили в начале книги. Закономерным итогом подобного «единодушия», а вернее сказать — умозрения, должно было бы стать образование совместного органа, или псевдокомиссии из представителей фундаменталистов церкви (церквей) и академической науки для классификации духовных и научных видов деятельности по причастности или непричастности к «мракобесию», а заодно к присуждению всем исследующим вопросы духооткровений статуса «религиозные» (но без соответствующих налоговых и прочих льгот). Дальше же будет совсем просто. Раз религия, но не традиционная, значит — секта. А раз секта — значит, деструктивная и тоталитарная (и даже сатанинская). Тут как раз и понадобятся «реабилитационные загородные центры» под присмотром Минздрава и РПЦ, к созданию которых призывает господин Дворкин.

Но пока таких органов и комиссий не создано. Поэтому, возвращаясь к тезису Кураева и Дворкина о таких движениях, как рериховцы и др., что «это деструктивная тоталитарная религиозная секта сатанинского характера», для определения, что же такое «религия», мы будем пользоваться не предвзятым взглядом отдельного чада отдельной церкви, а сложившимися в социологии общественно-историческими критериями, а также (что не менее важно для практической жизни) законодательно установленными признаками.

Новое, против которого всеми силами борются фундаменталисты, кичащиеся своей «ортодоксальностью» и приверженностью к традиции, — есть, как правило, хорошо забытое старое. Наиболее ярким примером противодействия проникновения мистического в молитвенно-аскетический опыт древней церкви может послужить история исихазма. Став более известным и популярным, исихазм вызвал обычные при таком развитии событий непонимание, предубеждения, несправедливую критику, вплоть до прямого осуждения. «Особенную критику вызвал исихастический метод концентрации на пупке, ставший мишенью для нападок и насмешек, и метод дыхательный. Противники метода выступали впоследствии, в ходе борьбы и полемики, против древнего, классического метода умного делания вообще. Высказывалось мнение, что вводить ум внутрь тела (ср. с центростремительностью. — Авт.) недостойно, а лучше и полезнее простирать его вовне… Епископ Салоникский Григорий Палама выдержал лично всю тяжесть борьбы и полемики с противниками метода умного делания и разоблачил психологию их, как неудачников на аскетическом пути… Тело есть храм Божий и обитель Христа и Духа Св., по ап. Павлу, (говорит) Григорий П., и нет ничего предосудительного в том, что аскет переводит ум в тело, в сердце…. О значении пунктов тела для концентрации внимания и направления ума он говорит: «Нужно обратить ум к себе, к своей груди или пупку51, как области греха, чтобы он (ум мыслью) совершал круговые движения, а не прямолинейные»52. Григорий П., имеет в виду учение Дионисия Ареопагита о различных движениях ума, из коих круговые движения считались наиболее (благодейственными). Став во главе мистико-аскетического движения умного делания, Григорий П. одержал на специально созванном церковном соборе полную победу над противниками метода…»53 Примечателен финал этого противостояния: «Варлаам (главный противник исихазма) перешел в католичество и получил сан епископа»54 Данный пример мы привели не с целью популяризации монашеского делания, которое необходимо во избежание осложнений выполнять лишь под руководством духовного наставника, а для показа неизмеримой пропасти, лежащей между православной традицией и восточными учениями, с одной стороны, и их гонителями, в лице борцов против «мракобесия» и мистических откровений, с другой стороны. Славу последних, как мы могли уже давно убедиться, по праву могут разделить и диакон Кураев вместе с господином Дворкиным. Вот только в отличие от времен Паламы победа церковно-публицистических прений в православной церкви пока остается за бывшими «научными атеистами» и сегодняшними гражданами Америки.

Интеллигенция

Вернемся к практической деятельности диакона. Если до газовой атаки в токийском метро (Аум Сенрикё) провокационные заявления Кураева о «секте» рериховцев мало что значили, то после этой трагедии, когда в средствах массовой информации развернулась подлинная истерия по отношению к тоталитарным сектам, такое клеймо стало означать как минимум «прокаженные», а по максимуму «враги народа». Московская Патриархия стала все теснее сотрудничать с государственным аппаратом и административными органами, чем Кураев не преминул воспользоваться, благо старые связи от работы референтом Патриарха остались. Не довольствуясь широкомасштабными нападками на рериховцев и на учение «Живая Этика» через газеты, принадлежащие известным политическим группировкам, книги, журналы, эфир (недаром учился на профессионального контрпропагандиста), Кураев стал, бравируя именем Русской православной церкви, лично появляться в местах, где проводились мероприятия какой-либо рериховской организации, и их срывать. Можно себе представить, что происходит, когда в каком-либо областном центре рериховцы проводят, например, учительскую конференцию, а предваряя ее открытие, к администрации города заявляется личной персоной действительно убедительный и пламенный агитатор — московский диакон Кураев, — в черной рясе, с крестом на шее и целой гроздью научных званий и должностей (служивший к тому же три года у самого Патриарха), и говорит ошарашенным чиновникам, что они идут против Церкви55, так как пропагандируют сатанизм, а значит, идут против России, а уж тем более против наших детей (оказывают ли ему содействие в подобной деятельности депутаты Госдумы, мы можем только догадываться). Какой реакции провинциальных властей можно ожидать на подобный прессинг?

Но прессинг диакона интересен своей избирательностью. Целью является современная интеллигенция, которая во многом и определяет культурное здоровье нации. Кураев как-то процитировал Лосева, чтобы вполне выразить свое отношение к современной интеллигенции: «Этот эффективный субъективизм и психологизм, соединенный с формалистической строгостью дисциплины, всегда были завлекательной приманкой для бестолковой, убогой по уму и по сердцу, воистину «беспризорной» русской интеллигенции. В те немногие минуты своего существования, когда она выдавливала из себя «религиозные чувства», она большею частью относилась к религии и христианству как к интересной сенсации»56. Правда, слова философа относились в первую очередь к интеллигенции времен революции, а Кураев, не глядя на реалии времени, легко перенес это на людей, воспитанных в советское время.

Хотелось бы верить в радение Кураева, бывшего «научного атеиста», о вере Христовой. Но чем ближе знакомишься с его творчеством, тем становится заметнее, помимо удачно выбранного оселка для эксплуатации внимания публики, патологическая ненависть к новому духовному явлению, стремление ошельмовать то, чего сам боишься — движения вперед, эволюции. Есть здесь и утилитарный корпоративный интерес. Столь неравнодушное отношение к интеллигенции сегодня становится понятным, если познакомиться с мыслями Александра Щипкова, православного журналиста, давно изучающего положение религий в стране. На примере одного из регионов страны он так охарактеризовал роль интеллигенции в вопросах религии сегодня: данное «положение (в Поволжье)… типично для всей России. Эта ситуация характеризуется разрывом громадного большинства населения с традиционными формами религиозной жизни, слабым знакомством с существом религиозной веры, аморфным, эклектичным религиозным мировоззрением. Возвращение к религии происходит не в результате религиозной проповеди, но вследствие саморазвития светской культуры и идеологии. Средства массовой информации и деятели культуры играют в религиозном возрождении едва ли не более важную роль, чем представители духовенства. Эта общая для России ситуация проявила себя в Поволжье наиболее ярко — здесь председатели союзов художников, писателей или театральные режиссеры становятся апостолами новых религий»57.

Поэтому борьба апологетов-ортодоксов за образование и за интеллигенцию становится вполне понятной. Так, особую ревность Кураева и К° вызывает популярность учения Живой Этики у преподавателей. Интересно, чем объясняют оголтелые критики Живой Этики распространенность учения среди далеко не глупой, достаточно чуткой интеллигенции? На Востоке понятие Учитель — свято. Наши учителя — это люди, на которых перестройка отразилась наиболее заметными материальными лишениями. Может быть, поэтому они устремляются в духовную сферу, ища здесь поддержки, находя ответы на наболевшие вопросы, обретая смысл и цель существования. В этом-то и загвоздка, что, согласно цитате Кураева, «бестолковые, убогие по уму и по сердцу, воистину “беспризорные”» учителя в столь трудное для них время тянутся к свету Живой Этики, а не к проповедям «новых русских» диаконов.

Об этой борьбе за интеллигенцию и за учителей свидетельствует вышедшая в свет очередная низкосортная антисектантская брошюрка «Современные секты и неоязычество в России». Сама брошюра имеет, к примеру, заголовки типа: «Христос и Кришна, свет и тьма» и выпущена, как написано на обложке, «по заказу магазина Православное слово». В конце подборки антисектантских статей завершающим рефреном мы встречаем статью диакона Андрея Кураева. В разделе брошюры, названном «Живая Этика, или Агни Йога» (очевидно, данное учение является «современной сектой и неоязычеством»), читаем далекие от свежести традиционные штампы кураевской контрпропаганды:

«В настоящее время в России среди учителей и преподавателей вузов чрезвычайно распространилось увлечение Рерихами… Ореол “культурности” и “всеохватности”, претензия на духовную высоту, а также глубину постижения древних религиозных традиций делает учение “Живой этики” чрезвычайно привлекательным для “духовно” настроенной интеллигенции»58.

Именно так — «духовно» настроенная в кавычках.

Да, действительно, в центральных городах России, Украины и других странах регулярно проводятся педагогические конференции по преподаванию нравственных основ и духовного видения мира, основой которых является Живая Этика. Ежегодно, как правило, в Москве, проводятся всероссийские конференции педагогов по Живой Этике, куда съезжаются также множество гостей из бывших союзных республик. Выходят учебники и методические пособия по преподаванию Живой Этики и духовного видения мира для детей школьного и дошкольного возраста. Принципиально эти основы ничем не противоречат церковному вероучению о христианских заповедях добра и блага. Но, в отличие от догматического богословия, в лучшем случае игнорирующего, а в худшем — презирающего природу и космос, здесь детям рассказывают, что мир прекрасен, что его невозможно не любить, и в отличие от мертвенной веры в атеизм, открывают детям глаза на то, что у человека есть душа, а весь мир — и «внутренний», и космический одухотворены.

В другой статье этой же антисектантской брошюры в упрек Блаватской и Рерихам пишется:

«Проповедь равенства (религий) есть продолжение проповеди “свободы, равенства, братства”, уже усвоенной человечеством. Эта проповедь, в сущности, есть грубая проповедь новой откровенно антихристианской религии (т.е. религии, построенной на принципе относительности всякой религии)»59.

Вот мы, наконец, и дошли до главного обвинения Рерихам — в вину им вменяется проповедь «свободы, равенства и братства». Между строк здесь протаскивается вполне известная теория о масонских истоках данного лозунга, благодаря которому удалось навязать миру так называемый «либерализм», за счет так называемой «свободы» развязать через печать травлю всех светлых сил; благодаря лозунгу «равенства» была протащена уравниловка, а «изгои» общества (евреи) получили легальное право за деньги скупать правительства и выпускать нужные им законы. Мы не будем обсуждать здесь подобную «теорию», но при чем здесь Блаватская и Рерихи? Неужели они лично виноваты в том, что произошло с миром и с Россией в первой четверти XX века? Кроме того, Блаватская вообще мало писала о подобных дефинициях. Мы не собираемся в нашей книге осуществлять подробный разбор творчества Рерихов и Учения Живой Этики, но сразу можно заметить, что здесь если и говорится о свободе, то, как правило, в смысле «осознанной необходимости» и безусловной соподчиненности с какой-либо более высокой нравственной точкой отсчета (Иерархией). Равенство же здесь вообще никогда не трактовалось как игнорирование индивидуальных особенностей каждого человека. Мало того, для одаренных детей предлагалось создавать специализированнные, отдельные школы, а абсурдность решения важных государственных дел путем всенародного голосования критиковалась как утопия и профанирование идеи справедливости и правильного устройства общества. Но вот то, что касается Братства, то этому посвящена целая книга Живой Этики. Именно данная идея, созвучная русской общинности и православной соборности, высоко почитается рериховцами. Вот уж действительно, позиция Рерихов по поводу Братства явно не укладывается в теорию элит, проповедуемую антимасонами в качестве доктрин «особости» нордических и прочих рас, противостоящих людям второго сорта. К чему же ближе Православие, к братству или же к обособленности?

Школа, Дворкин и Россия

Принципы свободы, равенства и братства как абсолютные нравственные императивы, были провозглашены в эпоху Просвещения и Возрождения. На фоне мракобесия и преступлений Средневековья они, даже в своей абстрактной непригодности в реальных исторических условиях, позволили стать нравственной основой для установления Наполеоном в Европе законности и порядка. Если детей не учить на подобных и сходных нравственных императивах, то что же избрать другое? Каковы источники добра и света, которые так нужны нашим детям, чтобы они могли подняться во весь рост достоинства и великодушия человеческого не на своем узком огородике, а в многонациональном и многорелигиозном окружающем мире? Подняться над суетой и искушениями мира сего не в веригах и власяницах самобичеваний, а все-таки на крыльях, сверкающих чистотой и искренностью общечеловеческих заповедей, включая, в конце концов, и заповедь «свободы, равенства и братства»?

За подписью директора школы-лицея № 9 г. Новосибирска Г.Ф.Филимонова вышел приказ № 7 от 20 февраля 1998 г., запрещающий проведение утвержденного ранее спецкурса «Основы миропонимания». В приказе говорится, что «18.02.98 г. администрацией школы получен официальный отзыв директора центра культурологического и религиоведческого образования Н.Н.Поповой, в котором отмечается противоречие цели спецкурса, используемых педагогических технологий закону “Об образовании” — ст. 2, п.1, п.4; ст.14, п.2. Особо настораживала автора отзыва опасность создания информационного пространства, не способствующего интеграции и реализации мировоззренческого потенциала образовательных областей учебного плана школы. Введение таких понятий, как “Единство Всего Сущего”, “Вечное (Непреходящее)”, “Всеначальная Энергия” и др., не отвечает философскому базовому понятийному аппарату и скорее всего является проявлением пантеизма, отражением неоязыческих систем, построенных на оккультном учении Блаватской и Рерихов».

В самом отзыве Н.Н.Поповой добавляется, что перечисленные «Единство», «Вечное» и т.д. «не отвечают базовому философскому понятийному аппарату, и, следовательно, могут быть понятны только группе, осваивающей данный курс, и их учителю, что противоречит цели спецкурса. По типологии А.Л. Дворкина, — обосновывает свой отрицательный отзыв Попова, — доктора философских наук, кандидата богословия60, данный понятийный аппарат принадлежит современным «неоязыческим системам, построенным на оккультном учении Блаватской и Рерихов… Особо опасными для нарушения соматического и духовно-нравственного здоровья учащихся, особенно в младших классах, являются используемые педагогические технологии, осуществляющие контроль над сознанием, приемы медитации, что может вызвать эмоциональную нестабильность как группы, так и отдельной личности и противоречит закону “Об образовании” — ст.2, п.1, п.4». В повторном письме директору школы Попова поясняет эти педагогические технологии: «Учитывая нестабильность, некритичность мышления подростка, тем более в современных социально-экономических условиях, автор апробирует модель братства-семьи, общающегося на своем, только ему понятном языке, в котором себе отводит роль гуру-учителя; “Определение феноменов, мысли как энергии и др.”; “Определение Любви как Служения кому или чему?”».

Познакомим и мы нашего читателя с типологией Дворкина, которой сегодня надлежит пользоваться всем епархиям РПЦ: «…любая секта (а для Дворкина даже «Гербалайф» и последователи Порфирия Иванова с их натуропатией являются такими сектами. — Авт.), вне зависимости от того, практикует она открытый сатанизм или нет, по существу является сатанинской…»61 Пользуясь подобной «научной» классификацией «доктора философских наук», культуролог Н.Н.Попова должна была бы сразу назвать рериховское учение с его следованием лозунгу французских просветителей о «свободе, равенстве и братстве» — сатанизмом. Тогда бы всё сразу встало на свои места. С одной стороны, «сатанисты», проповедующие любовь, братство и свободу, а с другой — ревнители средневековой инквизиции, во главе с бывшим работником радио «Свобода». Любопытное получается противостояние!

Но наиболее интересно письмо в поддержку отзыва Н.Н.Поповой от профессора В.Я.Синенко (по совместительству научный руководитель в данной школе):

«Вопросы миропонимания очень сложны, и заниматься ими (тем более с учащимися!) должны профессионалы — современные философы, ученые-естественники, культурологи и т.д… Я показывал эту программу епископу Новосибирскому и Бердскому Сергию и магистру богословия, протоиерею Борису Пивоварову. Их весьма насторожили такие понятия, как “Единство Всего Сущего”, “Всеначальная энергия”, “Закон Свободной воли” и т.д. По словам Бориса Пивоварова, это скорее всего проявление пантеизма, отражение неоязыческих систем… Важно и то, что это воспринимается детьми восторженно (и это правда, что можно подтвердить кипой родительских отзывов, а также отзывов уже закончивших школу учеников. — Авт.), так как не требует волевых затрат на принятие знания (что бы мы ни говорили, а овладевать научными знаниями, развиваться на их основе очень тяжело… это громадный труд…)».

Обращение ученых за рецензией Церкви, при всем уважении к ней, по вопросу о мироустройстве и его преподавании школьникам весьма занятно. С таким же успехом можно консультироваться у богословов в вопросах медицины, научной библеистики, астрономии, психологии, учении о происхождении видов и прочем. Общеизвестно, что Церковь приложила огромные усилия, чтобы не дать развиться названным наукам. Неужели что-то кардинально изменилось в ее отношении к бренному миру Земли и Вселенной?

Среди негативных отзывов наиболее интересной оказалась «Рецензия на программу спецкурса…», подписанная докторами философских наук В.Ш.Сабировым и О.С.Соиной. От чего же оберегают «ревнители благочестия» неустоявшееся детское сознание, в то время, когда на экранах телевизоров царит культ насилия и неприкрытый секс, когда малыши просят своих мам: купи мне, пожалуйста, монстра, и пострашнее? С чем не согласны уважаемые представители философии — царицы знаний? Чем не подходит программа для малышей и старших школьников? Оказывается, автор спецкурса детям слишком просто постулирует сложнейшие категории. Философы поясняют:

«Эти и другие понятия (Всеначальная энергия и т.д.. — Авт.) просто постулируются, автор не утруждает себя обосновать эти понятия с философской и с научной позиции. В таком случае данная программа построена на мифологии и определенной идеологии, но не на основе многомерного научного знания».

Что же детям не понятно? Рецензенты поясняют:

«Претендуя на системность предлагаемого им миропонимания, автор упускает непостижимым образом весьма существенные компоненты любого мировоззрения: общество с его сложной структурой, культуру во всем ее многообразии и т.д. Провозглашая гуманные идеи (утверждение мира в себе, семье, в стране, на всей планете, сердечность и т.д.), автор не дает ни теоретических представлений, ни практических рекомендаций относительно реальных путей разрешения современных проблем, противоречий, зла в различных сферах общественной жизни. Более того, усвоение некоторых идей, которые провозглашает автор, способно сделать каждого человека просто безоружным перед проблемами современной жизни, и, в таком случае, по существу программа утрачивает свои заявленные гуманные принципы… Спрашивается, о каких законах мироздания (С.3) говорит автор? По программе судить об этом невозможно. Можно только догадаться, что это законы кармы. В результате всего этого программа не только приобретает лукавый характер, но и отличается чрезвычайно абстрактным характером (странно, что дети на «абстракцию», которая обычно ими не переносится, так восторженно откликаются. — Авт.). Эта абстрактность, в частности, проявляется в том, что она совершенно не привязана к нашей культуре, к отечественным ценностям, к особенностям нашего менталитета и психологии. Она создана для всех времен и народов, и этот факт существенно подрывает ее научную достоверность и педагогическую целесообразность».

Что можно на это ответить? Зная всё то, что скрывается за айсбергом противодействия Учению, о чем мы еще будем подробно говорить во второй книге, можно только воскликнуть словами Яна Гуса: «O! sancta simplicitas!» (О! святая простота!) Великий подвижник произнес их, когда увидел старуху, подбрасывающую дрова в костер, на котором его сжигали.

Путь Рерихов никогда не являлся беспочвенным мечтательством и абстрактным космизмом. Основанием, от которого Рерихи шли к общечеловеческим ценностям и единству мироздания, была Россия. О сущности этого пути в преддверии второй мировой войны и роли в ней русского народа замечательно написала шанхайская газета «Слово» в 1937 г., выделив пророческие слова Н.К.Рериха:

«…Если Достоевский предвидел, что России надлежит сказать миру новое слово, то сейчас, когда судьбы многих народов, и в первую очередь народов Европы, положены на весы, это новое слово пришел сказать миру современный гималайский мудрец в лице русского художника и мыслителя Н.К.Рериха языком своих гениальных творений кисти, пера и исследований вековой мудрости таинственного и зовущего Востока. Это новое слово, сказанное Рерихом миру, не есть отвлеченная философия, но есть мудрый совет жизни, выношенный им из тайн русской природы, русского сознания и русской всеобъемлющей любви к человечеству, о которой он в своей статье “По лицу земли” пишет, указывая на характерное свойство русского человека постоянного чаяния… “Есть, — пишет Н.К.Рерих, — какая-то благородная, самоутвержденная щедрость в этом всемирном деянии. Вовсе не хотим сказать, что, мол, какие мы русские; совсем другое хочется отметить как факт непреложный, исторический. В будущих летописях будет отмечено это русское всемирное даяние. Происходит оно, поистине, в планетарных пределах. И тут не может быть случайных, мелких делений. Вырастает соображение творческого блага, в котором каждый может и должен приобщиться в качестве неустанного трудника…”; “Мы не хотели знать возможностей своей земли и народа… Припадая к земле, мы слышим. Земля говорит: все пройдет, потом хорошо будет. Пройдут испытания, всенародная, всетрудовая, крепкая делом Русь стряхнет пыль и труху. Сумеет напиться живой воды, наберется сил. Найдет клады подземные. Точно неотпитая чаша стоит Русь. Неотпитая чаша — полный целебный родник. Среди обычного луга — притаилась сказка…” Об этой сказке Рерих твердит миру», — пишет шанхайская газета62.

Если же говорить о «безоружности перед проблемами современной жизни», о «рекомендациях относительно зла», об отсутствии которых сетовали уважаемые доктора-философы, то достаточно было бы перед составлением отрицательного отзыва ознакомиться с той самой книгой Клизовского «Основы миропонимания Новой Эпохи», в следовании которой обвиняли автора спецкурса, — все бы беспочвенные обвинения немедленно бы рассеялись, была бы добрая воля. По оглавлению книги находим раздел «О противлении злу» и читаем:

«Об этом знали все Великие Учителя человечества и в той или иной форме сообщали людям о необходимости борьбы с Тьмою, но никто из Них никогда не учил, что на зло человек должен отвечать злом. Если стать на подобную точку зрения и начать проводить ее в жизнь, то зло затопило бы мир… Мир существует добром и держится правдой, но не злом, и зло может быть побеждаемо исключительно добром, но не злом. Человек, который за зло платит злом, содействует Хаосу и сотрудничает с Тьмою… Затруднение, которое встречает западный мир в необходимости сочетать кажущиеся противоречивые требования — борьбы с Тьмою, которая распространяет зло, и воздействия за зло добром, приводит к появлению ложных учений о непротивлении злу и есть, в сущности, незнание закона кармы… Мы должны именно, как сказал Христос, “прощать врагам нашим”, ибо иначе мы не выйдем из заколдованного круга кармы, и кто из нас может знать, что полученный нами удар не есть заслуженный обратный удар кармы? Возвращая же этот удар с местью в сердце обратно, мы тем самым не исчерпываем карму, но продолжаем ее и даже усиливаем в тяжком для нас направлении… Христос учит не противиться злому злом, ибо если человек на удар отвечает ударом, то он берет на себя выполнение того, что должен выполнить кармический закон, он осложняет свою карму и, платя злом за зло, сотрудничает с Тьмою. Христос не учит бежать от ударившего или остаться в том же положении, но обратить к ударившему другую щеку, то есть противопоставить его злобе незлобливость, его насилию — терпение и кротость, его ненависти — любовь. Таким образом, не непротивлению злу учил Христос, но противлению ему высшими духовными качествами.

<…> Противление злу есть необходимое условие эволюции, ибо раз в мире существует добро и зло, то непротивление злу есть содействие злу, есть усиление зла и уменьшение и ослабление добра… Есть много способов противиться злу; и конечно, отпор врагу, нанесенный без злобы в сердце, оккультно во сто крат мощнее… Но мы знаем, что Христос оказывал противление злу не только проявлением своей высшей духовной силы, но, когда было нужно, Он применял и силу физическую. Вспомним, что, выгоняя торгующих из храма, Он, как говорит Евангелие, “столы опрокинул, деньги рассыпал, торговцев выгнал” (см. Матф., 21:12) или, осуждая фарисеев за их лицемерие, не стеснялся в выражениях, называя их именами весьма непривлекательными. Ни один из Учителей человечества никогда не учил о непротивлении злу, ибо это не соответствует законам эволюции. Непротивление злу есть измышление темных сил, ибо выгодно лишь им. Великий мудрец Китая, законодатель Конфуций говорил: “За добро — добро, а за зло — по справедливости”»63. Для полного понимания столь непростой темы64 необходимо читать всю книгу Клизовского.

Но, может быть, противодействующих Учению Рерихов беспокоят другие слова Учения:

«…Конечно, спасет ее (Родину) не партия, но именно Иван Стотысячный. И этот Иван Стотысячный потребует нового света, новой духовной пищи и догматов, оправданных разумом и логикой. Потому и ризы новых духовных наставников его должны стать действительно белоснежными, и они должны будут идти стопами истинных Подвижников Духа, но не отображать Великие Образы в кривом зеркале невежества и стяжательства»65.

«…Но Восток возрождается. Невозможно продвигаться и строить путем старой захватнической политики. Страх перед новым навеян недругами, боящимися расцвета нашей мощной страны. Но ярая справится со всеми врагами, ибо стремится к Общему Благу».

«Возрождение России есть возрождение всего мира. Гибель России есть гибель всего мира… Россия проходит великое испытание, и урок свой она выучит раньше многих других»66.

«Но вот что завещано всем. Любите Родину. Любите народ русский. Любите все народы на всех необъятностях нашей Родины. Пусть эта любовь научит полюбить и все человечество. Чтобы полюбить Родину, надо познать ее. Пусть познание других стран лишь приведет к Родине, ко всем ее несказуемым сокровищам».

«Утверждены явления чудесного нового мира. Ярый Иван Стотысячный приближается. Он знает, что ему доверен сад. Сору еще много, но пепел шлаков есть колыбель клинка. Можно знать все несовершенства, но хула на Ивана будет камнем на пути»67.