К концу каждого столетия среди населения поднимается волна апокалиптических ожиданий. Откровение от Иоанна Богослова, называемое иногда Апокалипсис, будоражит умы даже неверующих. Мистическое «число человеческое» 666 — число зверя-антихриста, завораживает даже своим графическим начертанием. В нашей книге мы уделили достаточно места суевериям. Коснемся вкратце и этой темы, чтобы отделить здоровое от фантазий.

Представление о воцарении антихриста на три с половиной дня (согласно Иоанну), что иногда трактуется как метафора трех с половиной лет (десятилетий и т.д.), является таким же столпом традиционного христианства, как и представление о Сатане (который то ли так же всесилен, как сам Бог, что с ним ничего не могут поделать, то ли сам Бог столь добросердечен, что попускает Сатане измываться даже над безвинными младенцами). Согласно этой, доставшейся христианам в наследство от иудеев доктрине, приход антихриста означает конец христианства, потому что за кратковременным торжеством врага рода человеческого придет Мессия (для христиан — Христос), враг будет побежден, наступит царствие Божие и т.д.

Вместе с тем переводчики Евангелий совершили маленькую неточность: речь в тексте велась не о «конце мира», а о «конце века», что, собственно, совсем не одно и то же. Геологические, а вместе с ними и климатические катаклизмы, испытываемые Землею периодически, что вполне известно современной науке, ожидают человечество и, согласно откровению (апокалипсис) Иоанна Богослова, за этим очередным катаклизмом, силу и продолжительность которых мы можем лишь предполагать, последует приход Нового Века. То, что в традиционном христианстве ждут в связи с этим «конца всего мира сего», «разделения людей, кого в рай, а кого в ад» — мы обсуждать не будем, — одному Богу известно, как и когда все это будет и на что все это будет похоже. Однако ожидание христианами Судного Дня, а не конца века принципиально отличает отношение к реальной жизни апологетов «конца мира» от всех, кто с надеждой смотрит в будущее планеты и человечества. Последних, или ожидающих светлое будущее, церковные доктринеры нередко отождествляют со «слугами сатаны», а если таковые устремления еще и сопряжены с восточным мистицизмом, то таких в церкви именуют нью-эйджерами (хотя, как мы увидем далее, это некорректно и просто неверно).

Во «Введении в сектоведение» Дворкин, анализируя истоки современного оккультизма, пишет:
«Можно говорить о существовании единой оккультной религии, глубоко враждебной христианству. При внимательном рассмотрении всех движений и сект, о которых говорилось в нашем курсе1, можно увидеть, что ожидание новой эры очень сильно в каждом из них… Если наблюдать за НЭ (New Age) снаружи, то все это производит впечатление винегретоподобного конгломерата разных идей, смешанных вместе без всякой системы. Но при более внимательном изучении этого движения вырисовывается поразительное единство всего, что там происходит, позволяющее ньюэйджерам легко отличать “своих” от “чужих”.

<…> Итак, теософия, — продолжает Дворкин, — это предтеча сегодняшнего движения НЭ. Соединение западного оккультизма и восточных систем, достаточно примитивное, тоже является характерной чертой НЭ. Блаватская — один из столпов НЭ2, его непререкаемый авторитет и учитель. У нас в России (и не только в России) это преломляется через “живую этику” и Агни-Йогу Рерихов, которая является дополнительным элементом НЭ.

<…> В литературе, посвященной НЭ, часто встречается информация о неком широком политическом заговоре ньюэйджеров для захвата власти в мировом масштабе… Неизвестно, насколько эти слухи истинны, но несомненно то, что движение НЭ очень широко распространено во всех слоях общества и сферах жизни. Для пропаганды своих идей ньюэйджеры активно используют структуры ООН и особенно ЮНЕСКО. О степени их влияния говорит тот факт, что 1991 г. был объявлен ЮНЕСКО годом Блаватской… Ньюэйджевским оккультизмом насквозь проникнуто все экологическое движение: вспомним такие ходовые термины, как “земной организм”, “Мать-Земля”, “экология духа” и т.д. Бoльшая часть экологических организаций — ньюэйджеровские, и их идеология основана на этом язычестве.

В Россию сознание НЭ проникло уже давно — с учением Рерихов (“Живая Этика” и “Агни Йога”)… Так что наша творческая интеллигенция оказалась готовой к тому потоку идей, который хлынул в нашу страну после падения железного занавеса, и учение Рерихов сразу стало давать ядовитые ростки.

<…> Итак, круг замкнулся. Вместо прежнего неудавшегося объединения интернационалистов всех стран начался процесс всемирного объединения националистов на общей для них почве оккультного ведического знания»3, — пишет маститый сектовед.

В декабре 1994 г. было принято беспрецедентное для XX века и для Православия как такового знаменитое определение Архиерейского собора РПЦ «О псевдохристианских сектах, неоязычестве и оккультизме». С принятием Собором РПЦ данного определения, как говорил классик, вместе с водой выплеснули и ребенка. В результате великолепно спланированной заинтересованными лицами акции, сманипулированной истерии через ангажированные средства массовой информации, без внутрицерковного обсуждения было оглашено заявление ведущей Церкви страны, говорящее, по сути, об отказе следования с Россией в новое тысячелетие. Собором была провозглашена Анафема открытому перечню лиц и организаций, включая и будущие: «все вышеперечисленные секты и “новые религиозные движения” с христианством несовместимы. Люди, разделяющие учения этих сект и движений, а тем более способствующие их распространению, отлучили себя от Православной Церкви».

Если многие из названных определением организаций-сект действительно были открыто враждебны РПЦ, то кроме них оказались отлучены от Церкви и стремящиеся к добрым взаимоотношениям, а также вообще не субъекты правоотношений, а учения. Любые лица, разделяющие учения:
«…“астрологию”, теософию Блаватской, “Учение живой этики”, называемое также “Агни-йога”, и другие (без точного перечисления) (!) различные направления учений “Новой эры”, “Эры Водолея”»

оказались в одночасье отлучены от Церкви (РПЦ)4. Для христианина этот акт равнозначен вечной гибели, что страшнее, чем уголовное наказание от земного суда. Так вот, данная «высшая мера наказания» имеет открытый (!) перечень субъектов ответственности, т.е. загодя обвинены не имеющие конкретного названия группы и индивиды в
«…“подрыве многовековых традиций и устоев народов”, в “конфликте с общественными институтами”, в “объявлении войны Церкви Христовой”, в “лжепророчестве”, в “нарушении единого для нас духовно-нравственного идеала”, в “угрозе целостности национального самосознания и культурной идентичности”».

При этом не уточняется ни конкретная сущность, ни содержание весьма разнородных названных учений, к которым эти индивиды были или, главное, будут привлечены.

Теперь ученые, проводящие научные исследования в области медицины, физики, генетики, биологии, психологии, экологии, а также философы, религиоведы, антропологи, археологи и т.д., все те, кто работает на крайних рубежах науки и вплотную подошли к исследованию доселе «непознанных» тайн природы, или те, кто так или иначе затрагивает область, связанную с догматами религии, все они оказались в интересном положении. Все эти люди вынуждены обращаться к вышеназванным («отлученным») учениям (из которых так называемые учения «Новой эры», «Эры Водолея» вообще не содержательные названия, а условные ориентиры за отсутствием наработанной терминологии, и трактуемые весьма широко). Но ведь всем известно, что учение Христа (в церковной интерпретации) вообще не предусматривало заниматься подобными сферами знания. Теперь ученые и исследователи рискуют в любой день узнать, что они «прокляты на муки вечные» как враги рода человеческого. С точки зрения теории права (хотя мы имеем здесь дело лишь с так называемым «каноническим» или «церковным правом») такое неограниченное принятие круга субъектов ответственности по «высшей мере наказания» не выдерживает никакой критики.

Но мы оставим богословские и правовые аспекты данного беспрецедентного определения Собора. Важным отличием данного определения от обычного анафематствования, что составило, назовем это, «первую часть определения»5, явилось то, что Архиерейский Собор вынес другое важнейшее решение (назовем это «второй частью»): отказ Церкви учитывать реалии времени, категорический отказ от преодоления барьера между наукой и религией, а по сути, между светским обществом и Церковью6.

Будучи нормой канонического права, принятое «прещение» должно подкреплятся соответствующим механизмом обеспечения действия принятой определением нормы. В прошлые века этим механизмом выступала «Святая инквизиция». Сегодня же у Церкви эффективно работающего механизма нет. Кроме того, течению времени сопротивляться невозможно. В результате в самой Церкви огромное количество священников откровенно и открыто нарушают вторую часть определения Собора (см., например, Кураева «Оккультизм в Православии»), а иногда и первую (особенно в отношении дружественных контактов с кришнаитами)7. Выразим сожаление поспешности и заведомой ошибочности определения Собора.

В борьбе Кураева и Дворкина против новых духовных и религиозных движений отмечается одна отличительная черта, оба они всеми силами стремятся отгородиться от привхождения Востока: его культуры, философии, религии и, наоборот, на всех парусах устремляются на Запад, естественно при строгом соблюдении требования для церквей не покушаться на чужие канонические территории. Здесь, ко всему прочему, попутно дает себя знать органическая ненависть Кураева и Дворкина ко всему, что связано с существованием СССР в течение семидесяти лет. Те же Рерихи, живя за рубежом во времена сталинского СССР, воздерживались от критики Родины и продолжали всему миру твердить о великой русской культуре и великом русском народе (в их письмах Родину они исключительно называли Россией). Это-то им, в частности, и не могут простить подобные Кураеву фундаменталисты. Для них все, кто не был против СССР — те враги. Соответственно, кто был против СССР — друзья. Руководствуясь подобной логикой, сегодня доходят до абсурда, а правильнее сказать, до глумления — требуют воздвигнуть памятник генералу Власову, перешедшему в разгар войны к гитлеровцам, а пособников эсэсовцев призывают почитать как героев.

Говоря о тех, кто находит оправдание фашизму, нацизму и разделяет их современные лики, мы обнаружили замечательное явление: все подобные апологеты и сочувствующие поддерживают антирериховскую деятельность Кураева и Дворкина и, так же как Кураев, одинаково ненавидят рериховцев.

Познакомимся также с теми, кто сегодня консультируется по вопросам Православия у Кураева и Дворкина. Например, Владимир Давиденко8, депутат Госдумы от фракции ЛДПР (на ноябрь 1999 г. второе лицо, после Баркашова9 в избирательном списке движения «Спас», он же председатель данного движения «Спас»), доктор медицинских наук, заместитель председателя Комитета Госдумы по охране здоровья. Им подписано предисловие под весьма характерным и созвучным пафосу антирериховцев названием «Образ врага» к книге Юрия Воробьевского «Стук в Золотые врата». Сама книга, написанная Юрием Воробьевским, посвящена поиску исторических корней и проявлений в настоящем мирового зла, и вообще, казалось бы, не касается непосредственно учения Живой Этики. Однако половина предисловия к книге включает, в отличие от содержания самой книги, залихватское охаивание Рерихов (иным словом бездоказательную тенденциозность трудно назвать). Далее мы увидим неслучайность созвучия на одной теме столь, казалось бы, далеких друг от друга персоналий, как Кураев и Воробьевский.

Познакомимся с некоторыми фактами.

Воробьевский в своей на первый взгляд антифашистской и антиоккультистской книге обильно ссылается на Ю.Головина, называя его «культурологом» (С.154) и на А.Дугина, как на своего товарища по архивным изысканиям.

Согласно аналитическим материалам политических центров, Александр Дугин10 в прошлом — главный соратник Эдуарда Лимонова по деятельности в Национал-большевистской партии (НБА), равно как и в деле создания идеологической платформы современного анархизма. Дугин был участником кружка писателя Юрия Мамлеева11, а после эмиграции Ю.Мамлеева входил в «Черный Орден SS» Евгения Головина12 — первого русского «нового правого», которого Дугин считает своим учителем. «Черный орден SS» составляла группа поклонников нацистской эзотерики (включая неоязычество), главой которого был «рейхсфюрер» Евгений Головин (ныне постоянный автор выпускаемого Дугиным журнала «Элементы»). Как поведал в своей книге Воробьевский со слов, как он его называет, «конспиролога Дугина»:
«“Черный орден” СС во времена Гитлера мыслился как “наднациональный орден”, который “должен был вобрать в себя всех жрецов и воинов континента для отпора атлантическим державам”, и его “Хартию СС” подписал Гиммлер» — С.90, 275.

Осенью 1988 — в начале 1989 года Дугин был членом Центрального совета НПФ «Память» Дмитрия Васильева13, куда вступил вместе с Г.Джемалем14 по совету Головина. В сентябре 1993 года на 1-м канале «Останкино» с повторами на 4-м транслировался цикл передач «Тайны века» А.Дугина и Юрия Воробьевского. Основная идея передачи:
«Попытка представить возможность “доброкачественного” фашизма, незаслуженно скомпрометированного Гитлером, — фашизма, который “защищает права личности в незащищенных сферах, таких, как генетическая и репродуктивная безопасность нации”».

В статье Юрия Богомолова «Сеанс черной магии с полным ее разоблачением» дана следующая оценка сериалу:
«“Тайны века” — реклама газете “День”, журналу “Элементы” и активно действующему в этих изданиях самому господину Дугину, старающемуся изо всех сил отбелить фашистскую идеологию, придать ей демонический шарм и интеллектуальный лоск».

Употребленное нами несколько раз пугающее слово «фашист» требует пояснений, потому что, строго говоря, фашизм Муссолини не тождествен фашизму Гитлера, а в сравнении с ними называть традиционалиста Рене Генона фашистом было бы просто ошибкой. Вот что сам Дугин пишет об этом в работе «Фашисты приходят в полночь»:
«Почему все боятся “фашизма” (как в России, так и в мире)? Почему именно это слово является самым общеупотребительным термином в политической, культурной и бытовой лексике, притом что полноценного и осознанного политического или идеологического фашизма либо вообще не существует после 1945 года, либо он представляет собой крайне маргинальное явление, достойное не большего внимания со стороны публики, чем общества коллекционеров бабочек или собирателей марок?… Под “фашизмом” мы явно имеем в виду не конкретное политическое явление, а наш глубинный тайный секретный страх, который сближает и националиста, и либерала, и коммуниста, и демократа… Причем этот “магический фашизм”, преследующий наше бессознательное, настолько явно отличен от “фашизма” политического и конкретного, что, если нам представится случай побеседовать с конкретным неонацистом из маргинальных политических молодежных группировок, то у нас не останется иного чувства, кроме разочарования — “и это все?”, “нет, это никакой не фашист!” В таком случае, чего мы боимся в действительности? Кто такой настоящий “фашист”» и что такое настоящий “фашизм” не в исторической, но в психологической, даже в психиатрической перспективе?»15

Невзирая на тонкое поигрывание Дугиным вокруг данного мрачного феномена XX века (будто и не было кошмара Второй мировой), можно согласиться с постановкой Дугиным проблемы: за ужасами гитлеровского фашизма по сути был упущен истинный характер фашизма. От себя мы могли бы добавить, что фашизм не становится вне гитлеровских экспериментов ни человечнее, ни достойнее. Можно сказать больше, что не будь гитлеровских эксцессов и Второй мировой войны, фашизм, возможно, сегодня вполне соседствовал бы с респектабельными партиями, выражая по сути логический финал того самого пути материально устремленной цивилизации, до которого докатилось в первую очередь западное общество. Несмотря на диаметральную разность наших позиций с Дугиным, его словам, как знатоку фашизма, в контексте нашего разговора о некоторых выразителях «новорусского» Православия и их попутчиках, стоит прислушаться. В упоминаемой выше работе Дугин пишет:
«Дело в том, что последовательный и предельно честный де Сад (тот самый автор садистско-полупорнографических романов. — Авт.), пройдя весь путь по отрицанию ценностей традиционного общества — от отрицания церкви и монархии, до отрицания государства, морали и этики, столкнулся с важнейшей метафизической проблемой: кто именно будет являться субъектом свободы, завоеванной в результате последовательного и тотального уничтожения “старого” мира? Морис Бланшо в своей книге о Саде правильно замечает, что, как только какой-то герой де Сада перестает идти по пути все более страшных и разрушительных преступлений, он сам немедленно становится жертвой более последовательного “либерала”», и далее: «Если современное общество, шире, современное человечество страшно боится “фашиста” и если эта фигура соответствует определенному глубиннейшему пласту “коллективного бессознательного”, то такой “фашист” обязательно появится. Конечно, не в форме политического движения, сходного с итальянским или немецким прецедентом… Новый “фашизм” возникнет по иной логике и на основании иных законов, так как он будет качественно другим»16.

Вот так у Дугина (как, впрочем, и у Воробьевского) тонко переводятся акценты — с извращенности и маниакальности де Сада на его «последовательность» и «предельную честность», с его отрицания всех устоев человечности на «важнейшую метафизическую проблему» о «субъекте свободы». Избавление же от пугающего «фашизма» (которое Дугин, ко всему прочему, берет в кавычки, мол, как несуществующий жупел), когда фашисты придут и, как пишет Дугин, «начнут свои пытки, и не остановятся до тех пор, пока не прочтут в наших глазах первые признаки понимания того, в какой реальности мы находимся, и что мы в ней должны были бы делать» (там же. С.195), — сам Дугин видит в низвержении всех либеральных основ современного общества, опостылевших национал-большевизму (как он называет себя и своих сторонников). Дугин пишет:
«Как любил повторять великий Евгений Головин: “Тот, кто идет против дня, не должен бояться ночи”. Нет ничего приятнее чувства, когда почва уходит у вас из-под ног. Это первый опыт полета. Гадов это убьет. Ангелов закалит… Не молочная благостность, но черное страдание; не тихое успокоение, но терзающая, огненная драма расколотого бытия. Это — “путь вина”. Он разрушителен, страшен, в нем царствует гнев и буйство… Этот путь чудовищно сложен, но только он истинен… Разве не говорили мы наивным оптимистам “правой руки” куда заведет их чрезмерное онтологическое доверие… Они нас не послушали… Теперь пусть пеняют на себя и читают книжки “нью эйдж” или пособия по маркетингу. Мы никого не простили; мы ничего не забыли… У нас очень долгая память, у нас очень длинные руки. У нас очень суровая традиция»17.

Но тогда нам, прочтя подобные откровения, уже трудно понять — чем все это отличается от фашизма Гитлера и Муссолини?

Впрочем, тема фашизма и фашистов требует отдельного разговора. Нас же она заинтересовала лишь в связи с упоминанием нами выше имен Кураева и Дугина, людей совершенно разных, но имеющих в их взгляде на мир, и в частности на Православие, нечто общее. А именно? Есть такие характерные признаки, которые связаны друг с другом и питаются от одного корня. Интуитивно, эти общие черты, следуя за нашим повествованием, читатель мог заметить уже давно:
— специфическое отношение к женщинам (унижение их и презрение к ним, несмотря на расшаркивание и реверансы в отдельных случаях18);
— специфическое отношение к теме секса, к теме перверсий;
— обилие в лексиконе образов грязи или оперирование ими;
— игнорирование исторического факта Второй мировой войны19, как небывалого человеческого бедствия, поставившего планету на грань выживания и спасенной русским Иваном;
— гнетущее чувство пессимизма и беспросветности наряду с завуалированным насмешничеством над светлым, простым и бесхитростным.

Но есть и главная черта, которая объединяет и Кураева, и Дугина, а вместе с ними и Дворкина. Это ярко выраженная концепция элитарности. У Кураева — это элитарность веродаяния (или, как определила К.Мяло, — «религиозная проекция теории элит», религия для «посвященных»20) — вспомним его насмешки над «храмовыми уборщицами», богословами-«митрофорными академиками», над «анимизмом» прихожан («мать-земля» и пр.). У Дворкина, как это мы покажем далее, — элитарность корпоративная (все духовные и религиозные организации и сообщества вне гос. церкви — секты, а все сектанты — от дьявола21). У Дугина — элитарность традиционалистов по отношению к профанам: «Истинная элита, которая сменит весь этот ирреальный балаган (современное общество и культуру. — Авт.), должна произрасти из регионов смерти. Один современный поэт (Роман Неумоев)… назвал смерть “родиной”…»22

О характере данного элитаризма Дугина, рано или поздно становящегося похожим на другие доктрины элитаризма, особенно в их практическом претворении в жизнь, точно заметил Владимир Нестеров: «Так и у традиционалистов — конец времен, забвение Принципа (десакрализованного и профанированного массами. — Авт.)… Вся разница в спасителях: если в первом случае (марксизме) — надежда на пролетариат, руководимый партией большевиков, то во втором случае — на элиту, которая “задаст массе определенное направление”… Конец времен необратим, но элита… могла бы… подготовить грядущую финальную трансформацию человечества… Ибо элита не вся погибнет в катаклизме Второго Пришествия, останутся лучшие для строительства нового. “Новое государство будет строго отделено от общества, экономики, культуры и собственно религии. Оно будет иметь сакральный имперский характер…”, “Новая элита будет иметь однозначно воинскую ориентацию…” Не уверен, что все нации останутся в живых… Выводы ненавязчиво очевидны — в отношении простых людей, “пассивных обывателей, неспособных к идеальной мотивации трудовой деятельности… будут приняты жесткие насильственные меры либо репрессивного, либо принудительного-трудового характера… Если кто-то из них не захочет добровольно трудиться на Новый Порядок, их заставят это делать насильственным путем”. А ведь все начиналось с чистого знания, метафизики, с тихого французского мусульманина Рене Генона…»23

Поскольку всех троих в том что касается Живой Этики (Рерихам), объединяет общее негативное отношение: ненависть (Кураев), неприязнь (Дворкин), презрение (Дугин), — то сравним позицию Учения по вопросу элитарности. Само слово «элита» и «элитарность» Учение вообще не содержит. Признавая важность индивидуальных усилий по совершенствованию (никто другой за вас эту работу не сделает), показывая огромную разницу в достигнутых уровнях такого совершенствования между высочайшими адептами и неутруждающимися обывателями, Живая Этика (Агни Йога) вместе с тем в книге «Сердце» утверждает:
«Много оккультных книг, но большинство из них не может быть полезно сейчас. Причина главная в том, что они всюду предпосылают лишь каких-то особо избранных. Но Наше Учение имеет в виду всех, всех, всех! Лишь эти зовы ко всем могут заменить отвлеченную этику Учением Жизни» (155).

«…Разве не странно, что то же стекло созвучит или стеклу, или металлу, или дереву — самым разнородным телам. Такое созвучие еще раз напоминает о разнообразии соотношений сочетаний. Явление этого примера полезно для человеческих предводителей. Разве наибольший вред не наносится однообразием, так проникающим во все слои человеческие! Закон одинаков, но вибрации его различны, как разнообразно Мироздание. Познавшие этот закон многообразия не могут отнестись ко всему человечеству, как к груде однородных камней, которые тоже созвучат на разные вибрации. Должно радоваться этому многообразию, ибо именно оно дает путь к утончению. Что станет с сердцем человеческим, если будет звучать лишь на одну ноту! Так пусть помнят все водители о многообразии и разнообразии» (175).

«…Но дух не знает ни великанов, ни карликов, он знает устремление к совершенствованию, в котором звенят все колокола Космоса…» (224).

Мы не будем ничего говорить о западном марксизме, — был ли он уготован элите. Но для русской революции, для самого ее духа, предполагающего искренную включенность в исторический поток громадного числа участников, теория элит заведомо неприемлема. Понятие «русский» никогда не основывалось на смысле «заговорщический», «узко-групповой», «элитарный». С точностью до наоборот — само национальное явление Руси, и как производного от него — «русских», — охватывает союз и кровнородственные связи всех народов, проживавших на этой территории. Не вдаваясь в физиологическое и метафизическое значение феномена «крови» для этноса, можно в применении к вопросу о русских сказать, что здесь гораздо важнее понятие «земля русская» (имя, которым именовался в древних сказаниях народ русский), нежели национальная родословная. Ставший аксиоматическим в мировой литературе образ «широты души русской» говорит сам за себя. Есть ли здесь место духу эгоистической элитарности и теории элит? Именно в уходе от народного и русского видел о. Георгий Флоровский одну из главных причин гибели, как он ее называл, «петербургской России»:
«Здесь именно лежит последняя причина глубинной ненациональности петербургского периода, его бездушности. Отвернувшись от духа народного, петербургские верхи не смогли одухотворить себя чужеземными началами, — и получилось зрелище двуединого народа, состоящего из напряженно ищущей массы, лишенной и руководства, и возможности духовно подняться, и из “кучи физических лиц”, живущих в изолированном мире отвлеченных идей. Такая база непригодна для тяжелого здания, — и Империя Российская рухнула. Не обинуясь можно сказать, что рухнула петербургская Россия, кончился петербургский период»24.

Но широта народа русского, его хлебосольство, покровительство малым, и если хотите — жертвенность, доказанные историей неоднократно, никогда не становились в народном самосознании тем некрасивым явлением, а скорее жупелом (народного явления-то и не было), называемым «великорусский шовинизм». Как раз наоборот, данный шовинизм был близок не народу, а некой самозваной элите, наделившей себя правом «охранять» русский народ и толкать его в те узкие рамки, в которых никогда не умещалась и к которым никогда не лежала душа земли русской. Настоящий патриотизм русских с легкостью преодолевал как подобные искусственные границы (теория баланса между сильными народами), так и навязываемые идеи «сверх нации». В этой способности русских (русских, прежде всего, не по крови, а — по духу) к безграничности заключен тот самый космизм, столь неприемлемый для кураевых. Именно в этом смысл русского Православия, вовсе не противоречащий Вселенскому Православию и Вселенской Церкви, точно так же как отдельная искра несет природу всего пламени и в любой момент готова стать самим пламенем. Именно в таком смысле мы могли бы понимать слова о. Георгия Флоровского, сказанные относительно Православия и русских:
«Православие есть нечто большее, чем только “вероисповедание”, — оно есть целостный жизненный идеал, сложная совокупность оценок и целей; и хотя в жизнь народом оно претворялось и претворяется весьма несовершенно, в той или иной мере печать его лежит на всех народных созданиях. И чтобы стать “русским”, действительно необходимо “быть православным”»25.

Но много ли в таком Православии, сохранившем жемчужину веры Христовой, и в духе русском, хранящем лучшие человеческие чаяния, — места для элитарности?

Однако вернемся к трудам Воробьевского, которые после вышеприведенного комментария нам будет проще понять. В сле¬дующей книге «Путь в Апокалипсис: Точка Омега» (1999 г.) Ю.Воробьевский остался верен своим предпочтениям. Здесь приводятся духовные наставления и мысли некоего современного православного старца (отца Стефана, сербского партизана-монархиста времен Второй мировой): «В России православный царь был, он молился. Во время сражений многие видели, как ангелы забирали души погибших христиан на Небо. Во время Второй мировой войны, когда воевали безбожники, подобного не было» (С.289).

Сам Дугин, на которого часто ссылается Воробьевский, специфически сочувственно относился к Алистеру Кроули, известному сатанисту XX века.

Какое-то время диакона Кураева публиковали в «Лимонке» Дугина и Лимонова, пока с диаконом «не разошлись во мнениях». Самого Воробьевского, которого Кураев обильно цитирует в целях облития грязью всех тибетских буддистов, диакон называет «современный исследователь нацизма» (Сатанизм для интеллигенции. Т.1. С.296). Интересно, что, обвиняя Блаватскую в том, что ее произведения читывали некоторые нацисты и что нацизм был насквозь оккультен, о чем Кураев, в частности, узнал у Воробьевского, Кураев ни словом не обмолвился о прозрачных намеках Воробьевского на его собственный идеал развития России (очень близкий к Дугинскому). Приведенные связи между депутатом от ЛДПР Давиденко, писателем Воробьевским, Дугиным и консультирующим депутатов от ЛДПР диаконом Кураевым — весьма занимательны, несмотря на то что они за время с начала 90-х годов претерпели свои взлеты и падения. Неуловимые надсознательные связи между названными известными лицами обращают наше внимание в тот момент, когда Кураев начинает спекулировать темой сатанизма. Во всяком случае, у Дугина мы находим парадоксальное сочетание восхваления русского православия с тонкой апологетикой идей сатанизма и черного оккультизма («пути левой руки»), на фоне малоприметного очернения ветвей восточных религий «пути правой руки», одинаково и по таким же мотивам отрицаемых Кураевым. Воробьевский же написал книгу целиком в идеологическом контексте философии и мистики Дугина и антиоккультизма и реакционно-церковного фундаментализма Кураева (у Дугина, например, позаимствованы целые страницы). Любопытно, что отпечатана книга Воробьевского в типографии Патриаршего издательско-полиграфического центра г.Сергиев Посад, а для ее покупок читатели адресуются к телефонам «Храма Нечаянная Радость» и издательства «Православной энциклопедии “Московский книжник”», а также к прилавку «православной книжной лавки на выходе из метро “Третьяковская”»26. Это уже не литература, и это — не религия. Это — политика, за которой, как и за любой политикой, стоят определенные люди, объединяемые сходными идеологическими воззрениями и характерными интересами, которые стремятся эти интересы реализовать в жизнь.

При описании тайных орденов и оккультных практик Воробьевским проведена филигранно тонкая селекция и обливание грязью тех имен и доктрин тайных обществ, которые как раз и противостояли «черным» человеконенавистническим организациям (например, автор называет национальную героиню Франции, ее освободительницу — Жанну д’Арк «ведьмой» — С.121), и далее пишет: «Инквизиция видела в подобных людях ведьм и колдунов. Их тысячами сжигали на кострах. Не призываю к возрождению такой практики. Но то, что во времена “мрачного средневековья” общество понимало и по мере сил контролировало жуткие инфернальные энергии, о которых современный человек не имеет ни малейшего представления, — это факт» (С.144). А еще ранее автор пишет: «В отличие от наших “просвещенных” времен, когда откровенный сатанизм безнаказанно угрожает человечеству, в “мрачном” Средневековье существовала сила, стремившаяся не допустить утраты духовных ориентиров. Святая инквизиция! Ее костры порой весьма своевременно напоминали легкомысленному человеку об адском пламени!» И тут же приводится, видимо, положительный пример оккультиста Гитлера: «Кстати, режим Гитлера “изгонял бесов” из социальной сферы не менее радикально. Среди первых за колючую проволоку отправились… и всевозможные “маги”» (С.145).

В следующей, продолжающей «сатаноборческую» тематику книге Воробьевского «Путь в Апокалипсис: Точка Омега» (отпечатано в той же типографии Патриаршего издательско-полиграфического центра), автор более откровенен. Воробьевский делает такую литературную зарисовку:
«…Булла папы Иннокентия VIII читается не спеша: “…Буде же кто дерзко осмелится причинить им (инквизиторам) помехи и вред, то пусть знает, что он навлечет на себя гнев Всемогущего Бога и апостолов Петра и Павла…” Один из монахов… роняет: “…Поскольку враг бесплоден по природе своей, он пользуется похищенным семенем. Его он переносит стремительно. Так, что оно не успевает остыть. Ребенок же, зачатый в блуде (с инкубами и суккубами. — Авт.) в присутствии дьявола, — желанный для него кандидат в преисподнюю…” Потрескивает горящая свеча. Скрипит перо. Пишется трактат, который вскоре станет знаменитым. “Молот ведьм”»27.

Воробьевскому не хватает лишь открыто сказать, что детей инквизиция сжигала, дабы пресечь дьявольскую поросль и убыстрить еще несмышленым «кандидатам» переход в преисподнюю. Вроде — туда им и дорога.

В разряд вредителей человечества нашего времени или их пособников у Воробьевского вошли: В.И.Вернадский, с его «ноосферой», руководитель космических разработок В.П.Глушко, «ересиархи» русского Православия протоиерей С.Булгаков и о.П.Флоренский, патриарх Константинопольский Варфоломей, академик А.М.Бутлеров, В.М.Бехтерев, А.Л.Чижевский, Б.Б.Кажинский, участник разработок теории торсионных полей академик Е.А.Акимов. Зато в друзьях: А.Дугин, Е.Головин, А.Кураев, орден доминиканцев, из которого родилась инквизиция.

Автор выразил сочувствие символике неофашистов и средневековой инквизиции. Воробьевский пишет:
«И вот уже в Московскую Думу… вносится проект закона “Об установлении административной ответственности за изготовление, распространение и демонстрацию нацистской символики на территории г.Москвы”! Главный удар, естественно, наносится по свастике. Но “свастика” — это один из видов креста, любая форма которого почитается Православной Церковью… Этому не стоит удивляться. Ведь Христианство, стержневое понятие которого — “преображение” — изменило внутренний смысл, преобразило многие древние символы. В том числе “свастику” — знак солнца… Нет, атакован сам сакральный знак! Так что же, убрать его с православных древностей?»28

Прячась за символизмом «свастики» (действительно древнейший сакральный знак, пришедший из Индии и встречаемый в том числе на некоторых православных святынях), Воробьевский делает вид, что не знает, против каких организаций и каких молодчиков на самом деле готовился законопроект (на сегодня уже принятый). Запретительные нормы преследуют вовсе не сам сакральный знак (в научных и культурологических произведениях, не связанных с пропагандой нацизма, ссылки и показ «свастики» не запрещены), а его вызывающую публичную демонстрацию в контексте нацистской идеологии и в качестве символа современного неонацизма. Материал книги Воробьевского и программные документы отдельных «Орденов», положительно освещенные, как раз и выдают явное сочувствие Воробьевского подобным околофашистским силам. Неуловимость подмены и мимикрии пассажей Воробьевского — вроде бы «против» фашизма и его оккультных черномагических программ («Аненэрбе»29, «Черный орден SS»30и пр.), — при одновременном апеллировании к авторитету Дугина и Головина, как независимых экспертов, рассчитаны на легковеров и наивных. Тот же интернетовский раздел Дугина название «Аненэрбе», как и многие иные знаки и символы оккультного Третьего Рейха, использует в качестве формирования «лица журнала»31. Головин же, как мы отмечали ранее, был главою (может, и «есть») организованного в России «Черного ордена SS», куда входил (входит?) и Дугин.

Есть и вполне традиционные неофашистские размышления Воробьевского: «Исследователь И.Горшков считает, что положительно заряженная свастика предназначалась для воздействия на сознание «своих», левосторонняя же была призвана угрожать врагам» (С.67).

Книга изобилует действительно редкими материалами, со знанием дела и чуть ли не со смакованием описывает самые мрачные и отвратительные ритуалы.

В предисловии к книге Воробьевского легко узнается аргументация неутомимого диакона. Читаем в предисловии Давиденко о главном враге для России — рериховцах: «Это “миролюбивое” учение декларирует (и далее В.Давиденко приводит совершенно в не измененном виде цитату по книге Кураева «Оккультизм для интеллигенции»32):
«“Народы безграмотны и покрыты вонью и мерзкими насекомыми. Который же из их ветхих предрассудков оплакивать? Весь сундук с насекомыми надо сжечь!” (Община, 141).

Когда знаешь эти рассуждения о “вонючих” народах, — возмущается далее Кураев, а вместе с ним Давиденко и Воробьевский, — как-то по особенному воспринимаешь призыв: “Давайте ориентироваться на рериховский эталон служения народам России и Индии” (Выступление в парламенте Индии)» (Воробьевский Ю. Путь к Апокалипсису: Стук в Золотые врата. М., 1998. С.5).

Пафос и негодование депутата Госдумы (и одновременно близкого сподвижника Баркашова), доверившегося лживому цитатничеству диакона, вполне понятен. Однако, имея представление о насыщенности «Живой Этики» идеями культуры и гуманизма, что многократно подчеркивалось не только руководителями нашей страны и Индии, но и видными государственными деятелями, известными представителями культуры и науки других стран, можно только дивиться душку расизма, которым веет от приведенной депутатом с подачи Кураева «цитаты». Открываем первоисточник и читаем (слова, оставленные Кураевым, выделены шрифтом):
«Когда говорят: “Это язык моего отца”, — спросите: “Целы ли стоптанные сапоги вашего отца?” Каждая наука нуждается в новых формулах. Также периоды жизни несут новые выражения. Каждому новому выражению нужно радоваться. Нет хуже объятия трупа! Без того вы привязаны ко множеству умерших предметов. Вынос каждой мертвой буквы сопровождается причитаниями, точно не существует огромного значения поступательных дел! Некоторые народы неграмотны (у К. — безграмотны) и покрыты вонью и мерзкими насекомыми. Который же из этих ветхих предрассудков оплакивать? Весь сундук насекомых надо сжечь! Не будет разрушения, но обновление! Ищите обновление во всей жизни!» (Община, 141).

Упущен-то всего лишь смысл контекста (говорившего о ветхом сознании и необходимости развития, о приоритете духа над буквой), одно слово «некоторые» (без которого по смыслу получилось «всякие»), да заменена приставка «не» на «без» (окончательно придавшая тон агрессивно-чванливого расизма в отличие от сочувственного указания оригинала на издержки прошлого). И это-то в аргументации, как его величают, «выдающегося православного богослова современности», кандидата философских наук, профессора богословского университета и т.д. и т.п., искушенного в бесконечных цитатах и буквоедстве — Кураева? Умышленной подтасовкой текста диакон попытался убить сразу двух зайцев: противопоставить фундаментализм и консерватизм идее развития, против которой он всеми силами борется (смотри выше его высказывание о «консерватизме молодых» в Церкви, к которым он причисляет и себя), а также попутно запустить в общественное сознание очередной тиражируемый клеветнический штамп об антигуманности (подразумевай, «сатанизме») рериховцев, который с удовольствием будет подхвачен недоброжелателями.

Как же сам Кураев относится к фактам фальсификации и подтасовки? Психологи бы сказали, что подсознательное отношение к данному вопросу у диакона целиком сказалось в подборе им отрывка текста, над которым он совершил насилие. Как говорит пословица: «На воре шапка горит». Вот как это получилось у Кураева, своею подтасовкой раскрывшего подлинную, глубоко сокрытую мотивацию:
«Сделать “из каждого гражданина” доносчика и цензора — это предложение Живой Этики…»; «У рериховского “Министерства правды” работы будет достаточно, и причем работы оперативной»33.

Это выдуманное утверждение Кураева подтверждается приводимой им в усеченном виде цитате, причем подобное усечение лукаво осуществляется без указания наличия пропусков (хотя бы трехточиями), что диаметрально переиначивает смысл фразы. На самом деле, в шлоке Живой Этики прямо обвиняются подобные диаконовской подделки, недопустимые в идеале будущего человеческого общества (слова, оставленные Кураевым, выделены):
«Часто вы говорите о несовершенстве существующих книг. Скажу больше — ошибки в книгах равны тяжкому преступлению. Ложь в книгах должна быть преследуема как вид тяжкой клеветы. Ложь оратора преследуется по числу слушателей. Ложь писателя — по числу отпечатков книги. Занимать ложью место народных книгохранилищ — тяжкое преступление. Нужно почуять истинное намерение писателя, чтоб оценить качество его ошибок. Невежество будет худшим основанием. Страх и подлость займут ближайшее место. Все эти особенности непозволительны в общине. Устранение их нужно осуществить в новом строительстве. Запретительные меры, как всегда, непригодны. Но открытая ошибка должна быть удалена из книги. Необходимость изъятия и перепечатка книги образумят писателя. Каждый гражданин имеет право доказать ошибку. Конечно, нельзя препятствовать новым взглядам и построениям, но неверные данные не должны вводить в заблуждение, потому что знание есть панцирь общины, и защита знания ложится на всех членов.
Не позже года должны быть проверены книги, иначе число жертв будет велико. Особенно надо беречь книгу, когда достоинство ее потрясено. На полках книгохранилищ целые гнойники лжи. Было бы недопустимо сохранять этих паразитов. Можно бы сказать — переспите на плохой постели, но невозможно предложить прочесть лживую книгу.
Зачем обращать лучший угол очага во лживого шута! Именно книги засоряют сознание детей. До€лжно отметить вопрос книги!» (Община, 94).

Туго бы пришлось в таком обществе жить кураевым. В рериховской печати приводится огромное количество примеров подтасовок и переиначиваний текстов Кураевым, на что мы более время тратить не будем.

После таких примеров можно себе представить, как доброхоты-кураевы могли бы отредактировать, дай им волю, неугодные места Священных Писаний. Сегодня Кураев преподает в МГУ. Завидна участь студентов, окормляемых блюдами а€ la-Андре’я. Завидна и участь депутатов, пользующихся при разработке политики консультациями столь «безупречного», «чистого» на руку (язык) эксперта. И уж совсем изумительно будущее страны и Госдумы, создающей законы о религии, биоэтики, образовании и пр. по рекомендациям кураевых34.

Богемность, элитарность, переходящие рано или поздно в чувство исключительности. Откуда они? Облагодетельствованные страной чиновники 50–60-х годов дали начало тем самым юнцам, которые стали основой неизвестного до тех пор в России явления — богемных детей партгосэлиты. Именно они стали той питательной средой, где расцвели наркомания, фарцовка, культ стиляг. Из этой богемной среды выросли все те, кто ненавидел ту самую Родину и народ, которые, собственно, и обеспечивали материальное благополучие объевшихся юнцов. Но зато многие из них с замиранием сердца глядели в сторону Запада и стали теми проводниками идей Запада о стопроцентном интегрировании России в «культурно-экономический» ареал «цивилизованных» стран.

Самое удивительное, что диакон Кураев, на пару работающий с господином Дворкиным, оказывается в почете у национал-патриотов. Помилуйте, от кого вместе с этими господами можно защищать Россию? Уж не от российского ли народа, науки и культуры, которые оказались не в ограде виртуального псевдоправославия диакона? Ведь диакон Кураев со своей новорусской риторикой, которую он выдает за Православие, достаточно популярен в определенных кругах, где он отождествляется с гласом самой Церкви. Например, Константин Кинчев в статье «Мы — православные!», опубликованной в радикальной газете «Завтра» (июнь–июль 1999 г.), заявляет: «Что такое “симфония властей”? Это когда власть светская, точнее государственная, на все жесткие и волевые решения получает благословение от власти духовной, то бишь, от Патриарха. И власти должны жить в этом, как говорится, “фашизме” — т.е. в сжатом кулаке. И ни одного лихоимного и непопулярного для народа решения не должно быть принято без благословения духовной власти. Она, в свою очередь, ответственна гораздо больше, чем власть светская. К несчастью, это забыто, этого нет… Сейчас для меня автор номер один — диакон Андрей Кураев. Он обладает бесспорным литературным даром, его читать очень легко и интересно. И мне, как человеку путанному, голову просветляет очень хорошо, позиции для меня неясные растолковывает. К нему прислушиваюсь и люблю читать»35. А нам становится действительно не по себе, когда люди, у которых в голове «путанно», но зато имеется сила в мышцах, просветляют свои головы проповедями диакона — профессионального фальсификатора.

Вместе с тем Кураев продолжает вершить свое дело, правда, как человек трезвый, он беспокоится за свою не вполне законную деятельность. Выворачивая наизнанку и доводя до абсурда смысл принятых в конституции и международном праве норм, он в работе «О нашем поражении» высказывает озабоченность за проповедуемую им религиозную исключительность:
«Можно ли надеяться, что будущее общество не предложит решительных мер для проповедников “расовой, религиозной, национальной исключительности”? Поскольку “фашизмом” названа проповедь “национального и религиозного превосходства”, где гарантия, что священник, в Неделю Торжества Православия произносящий слово о том, насколько богословски глубже и человечнее православное почитание иконы, нежели протестантское иконоборчество, — не будет привлечен к ответственности за “пропаганду фашизма”?
А если священник скажет, что христианину нельзя ходить на уроки тантризма и на сеансы пробуждения “силы кундалини” — арестовывать, очевидно, надо будет прямо на месте»36.

Диакон в другом месте пишет:
«Но так уж сложилось, что в моей жизни появилась одна линия, которая будет сопутствовать мне, очевидно, уж всегда. Это — противостояние оккультной (прежде всего — рериховской) экспансии в обществе, в культуре, в сфере образования. В церковной Москве нет, наверное, человека, который не знал бы, что полемика с рериховцами — моя постоянная тема. Учитывая же, что с церковной стороны я веду ее, по сути, один, рериховцы постоянно заявляют: “Мы — христиане, мы члены Православной Церкви, и конфликт у нас не с Церковью, а только с этим фанатично-невежественным диаконом…”»37

В голове диакона действительно никак не укладывается, что его деятельность давно вышла за рамки закона38. Так бывает с любым хроническим нарушителем, который свою безнаказанность ошибочно принимает за критерий правомерности. Или, может, у диакона свои собственные законы?