23 января 2015 года в рамках лектория Санкт-Петербургского отделения Международного Центра Рерихов состоялась пятая лекция из цикла «Космизм в философии, науке и искусстве». Тема лекции: «Вестник звучащего Космоса. К.К.Сараджев». Лекцию с видео-презентацией и музыкальными иллюстрациями по теме выступления представил председатель Санкт-Петербургского отделения МЦР, член Союза концертных деятелей России (Санкт-Петербург) Э.А.Томша.

«Книга «Беспредельность» - сколько духовного подъема дает она нам! Всем духом вливаюсь в эту красоту космического огненного творчества Беспредельности, в этот несущийся огненный призыв к Бытию, к созиданию, к вечному беспредельному исканию! Все пространство, каждый атом становится звучащим, и как чувствую эти несметные раздирающие и ликующие призывы! Хотелось бы выразить эти призывы в грандиозной симфонии объединенных оркестров и назвать ее «Зовы Пространства». Но нужен для нее новый и еще более мощный Скрябин…». (Из письма Е.И.Рерих к Н.К.Рериху от 5.08.1929).

Константин Константинович Сараджев – выдающийся музыкант-исполнитель ХХ века, гениальный мастер колокольного звона, композитор – автор космических Гармонизаций. Константин Сараджев обладал уникальным слухом, способным слышать и чувствовать в гармоничном звучании единство миров различных состояний матери одухотворенного Космоса. Он мог различить в музыкальной октаве 1701 тон, и считал колокол величайшим музыкальным инструментом, звук которого представляет собой более сложное явление, чем звук любого другого инструмента.

К.К.Сараджев, как выдающийся музыкальный теоретик ХХ века, обладал знаниями в области скрытых свойств и явлений музыкального звука как проявления гармоничного звучания высших сфер Вселенной, лежащего в основе существования проявленного и непроявленного Космоса. Он дал импульс будущим исследователям к изучению «Музыки», как особому явлению для будущей эволюции человечества. Его знания в области музыки до сих пор выходят за рамки существующего понимания различными науками о том, что такое «Музыка». Своей жизнью и знаниями в области музыкального звука и «Музыки» в целом, он предвосхитил будущие научные открытия не только в области музыки, но и в других областях научного знания, к которым еще не подошла современная наука.

О жизни К.К.Сараджева известно очень мало. Музыканты Москвы считали его гением. Его музыкальное творчество – практически все космические Гармонизации для рояля, которые он записал, были утрачены во время Великой отечественной войны. Труд его жизни, – музыкальная теория и доктрина «Музыка – Колокол», посвященный музыкальному мировоззрению и колокольному звону, оказался также утраченным в военные годы, за исключением одной главы. Остались только воспоминания его современников, собранные по крупицам Анастасией Цветаевой (сестрой поэтессы Марины Цветаевой). Анастасия Цветаева стала свидетелем уникального явления, которым обладал К.К.Сараджев, что нашло отражение в ее повести «Сказ о звонаре Московском».

Со слов современников, К.К.Сараджев, был загадочной личностью. С одной стороны, он был «не от мира сего» -  слушая музыку, он забывал обо всем на свете, погрузившись в свой собственный, только ему известный мир. В определенном смысле, он не видел, а слышал окружающий его мир, каждый цвет, каждый предмет, каждый человек для него звучал. С другой стороны, он был очень чутким и доброжелательным человеком, в обхождении – мягок, с открытым по-детски взглядом, радовался и сопереживал друзьям и близким людям. К.К.Сараджев, несмотря на свою необычайную способность обладания гиперсинестезированным слухом, никогда не гордился своим даром, но, наоборот, сожалел и переживал от того, что никто не может его понять, и при этом верил, что в будущем таких людей, как он, станет больше.

К.К.Сараджев совершенствовал методы звона, устройство звонницы и мечтал, чтобы колокола звучали не только в церковной службе, в которой есть определенные ограничения, связанные с церковными канонами проведения службы. Он стремился создать концертную звонницу и вывести колокольный звон в России на новый уровень музыкальный уровень концертного исполнительства. Это была цель его жизни, мечта, на достижение которой он положил всю свою короткую жизнь.

Константин Сараджев родился на рубеже двух веков, в Москве, в 1900 году. Он помнил себя с одного года, а с 2-3 лет «стал чувствовать безотчетное влечение к музыке. Рояль, скрипка, виолончель, духовые инструменты – все это останавливало на себе мое внимание – написал К.Сараджев в своей автобиографии. Но более всего на меня влияли колокола: при первых их звуках я чувствовал особое возбуждение, как ни от какого другого инструмента. Я упивался их звуками, испытывая величайшее музыкально-творческое наслаждение и целый день ходил очарованный».

С семи лет К.Сараджев начал импровизировать и проявлять композиторский талант на фортепиано и скрипке. Пьесы, носившие уже содержательный смысл, записывала его бабушка, Филатова. Отец, Константина, - выдающийся в СССР дирижер, профессор Московской консерватории, восхищался талантом сына, показывал сочинения мальчика музыкантам. Композитор Р.М. Глиэр, услышав его композиции, сказал: "Из него выйдет второй Римский-Корсаков". Но вскоре К.Сараджев стал все реже сочинять на рояле и явно отдавал предпочтения колоколам. Он стал знакомиться с звучанием различных колоколов из колоколен Москвы и ее окрестностей, а с 14 лет начал звонить уже сам, испытывая невообразимую радость от красоты «многочисленных ритмических фигур, узоров, которые я сам, создавая, выполнял и которые бесконечно увеличивали мой музыкальный восторг...».

Таким образом, у К.Сараджева развивалось постижение колокольного звона, раскрывалось и крепло его восприятие звука. Он слышал то, что не могли услышать профессиональные музыканты – в октаве он слышал 1701 тон. «Это же совсем просто! – пояснял Константин,- 243 звучания в каждой ноте (центральная и в обе стороны от нее по 121 бемоль и 121 диез), если помножить на 7 нот октавы, получается 1701. В этом была и уникальность и трагедия человека, который говорил: «Почему же они не понимают? Они думают, я фантазирую! Потому что они не слышат! Вы понимаете? Они не слышат, а получается, что я виноват! Вот и вся моя история! Это совсем просто! Но на рояле я же не могу сыграть эти 243 звука, когда на этих несчастных черных - всего один диез и один несчастный бемоль... Я слышу все звуки, которых они не слышат!... Но то впечатление, которое получается от колокольных гармонизаций, они его отличают, потому они и ходят слушать мою игру в церкви святого Марона...».

К.Сараджев обладал уникальным и непостижимым слухом, где абсолютный слух музыканта,  являлся лишь первичной ступенью к постижению этой глубины восприятия. Константин говорил: «Я в колоколе различаю 18 и даже более основных тонов, свойственных данному колоколу, и без малейшего труда могу выразить их с помощью нашей нотной системы. Я и сделал это применительно ко всем в Москве и окрестностях выдающимся колоколам. Звучание колокола гораздо более глубокое и густое, чем в струнах - жильных, металлических; чем на духовом инструменте, чем в человеческом голосе. Это оттого, что каждый тон из 1701 в колоколе дает свое, определенное сотрясение воздуха, очень похожее на кружево, я так и зову это "кружевом"».

Обладаю таким слухом, Константин Сараджев слышал, как звучит каждый человек, и классифицировал его по тональному, с позиции музыки, звучанию. Себя он называл нотой Ре. А увидев фотографию Марины Цветаевой, по воспоминанию Анастасии Цветаевой, он сказал: «Очень четкое изображение ми семнадцать бемолей». На вопрос Анастасии Цветаевой: «А какая моя тональность?» Он ответил: «Ми шестнадцать диезов мажор! -- Тотчас, чуть изумленно, что спрашивают об очевидности….и продолжил,- это же - ясно... - Это же только вам ясно, Котик! - отозвалась я педагогически. Он согласился, тотчас став серьезным: - Ну да, ну да! Этого -- не понимают! Разумеется... И вот я не понимаю, как можно жить и не слышать тональности окружающих... в таком - молчанье! Наверное, это -- трудно для человека! Не слышать! Удивительно! Я бы -- не мог!».

По воспоминаниям современников и друзей К.Сараджева, он слышал звучания и предметов и домов. Так, находясь в гостях, Котик (так называли его близкие и родные)  вел беседу с друзьями и вдруг остановил свой рассказ. Порывисто привстав, потрогал пальцем хрустальную сахарницу. «Удивительно! - вскричал он пораженно, как будто увидев друга, - типичная сахарница в стиле до 112 бемолей! И он погладил ее, как гладят кота».

Обладание уникальным слухом К.Сараджева не осталось без внимания учеными того времени. Различные исследования его феномена научными аппаратами так и не смогли «уловить» утонченности восприятия К.Сараджевым окружающего мира. По воспоминаниям были и замеры «приборами измерения частоты звуков; их, как бы сказать, расщепленности. Показания соответствовали его утверждениям - докуда эти приборы могли давать показания. И все совпадало. А дальше приборы переставали показывать, а он продолжал утверждать, и с такой вдохновенной точностью, которую нельзя сыграть. Да и зачем играть? В этом же ему нет ни малейшего смысла! Вы понимаете, он естественен, …как естественен в своей неестественности любой феномен!» И при этом констатировали, что «слышанье немыслимых обертонов есть катастрофа. И привести это звуковое цунами в состояние гармонии вряд ли возможно... Может быть, наука будущего...».

Как-то А.Цветаева задала вопрос Константину о его утонченном слухе: «Знаю, сколько вы слышите в октаве звуков, и знаю, что это пытались проверить, и недостаточно удачно. Но, может быть, когда-нибудь в будущем, когда будут более совершенные приборы... Он поднял на меня сверкающий взгляд. Темные его огромные глаза вдруг показались мне почти светлыми. - Да, да, - с усилием крикнул он, - но не приборы!.. А люди будут совершеннее! Может быть, через 100 лет, через тысячу, у людей будет, у всех, абсолютный слух, а у многих такой, как мой, и эти люди услышат все то, что слышу теперь я - один...».

В 20-е годы ХХ столетия в Москве К.Сараджев часто выступал с лекциями и докладами, посвященными значению колоколов. Он был первым, кто занимался этим вопросом и выносил на обсуждение в сферу профессионального музыкального сообщества. Известны выдержки из его доклада «О художественно-музыкальном значении колокола и о воспроизведении музыкальных произведений на колоколах» в Московской консерватории. Выступая перед именитыми музыкантами и профессорским составом того времени, К.Сараджев говорил, что «очень много в науке, в искусстве еще совершенно не открыто нам, особенно в области музыки, которую можно назвать наукой, музыкальной наукой. Он говорил: «Во всей области музыки есть два направления - наша музыка, к которой многие из нас очень привыкли, ей искренне преданы, как бы считают своим священным долгом отдавать себя ей, всего себя погружать в нее. Другая же - нечто совершенно иной конструкции, совершенно неведомого нам направления - колокол. Надо специально уделять время слушанию его, и делать это нужно не раз, чтобы глубоко вникнуть в свойства этой музыки, колокольной. …Теория всей колокольной музыки, все до единого правила ее не имеют ничего общего с теорией и правилами обычной музыки. В теории колокольной музыки вообще не существует того, что называем мы "нотой"; тут ноты - нет, колокол имеет на своем фоне свою индивидуальную звуковую картину - сплетение звуковых атмосфер. … Колокол! Служил он для той же церкви, играли на колоколах даже отдельные мелодии. Но до сих пор никто не имел еще понятия о том, что на колоколах можно исполнять целые симфонии».

- Колокол есть моя специальность, - продолжал докладчик, - мое музыкальное творчество на колоколах. У меня имеется сто шестнадцать произведений, которые по своим исключительно тонким различиям звуковых высот приемлемы для воспроизведения только на колоколах. Для этого нужен особый слух. Не тот "абсолютный" слух в смысле звуковой высоты, а также в различении тонов - а совершенно исключительно тонкий, в наивысшей степени абсолютный. Его можно назвать "истинный слух". Это способность слышать всем своим существом звук, издаваемый не только предметом колеблющимся, но вообще всякой вещью. … Да, каждая вещь, каждое живое существо Земли и Космоса звучит и имеет определенный, свой собственный тон. Тон человека постигается вовсе не по тону его голоса, человек может не произнести ни одного слова в присутствии человека, владеющего истинным слухом; однако им будет сразу определен тон данного человека, его полная индивидуальная гармонизация.

Для истинного слуха пределов звука нет, - воскликнул он вдохновенно, - как нет предела в Космосе! Задатки истинного слуха есть у всех людей, но он не развит пока в нашем веке... Такой слух пока является, увы, исключением. Но в дальнейшем будут, несомненно! Будут, обязательно будут! Но все-таки хорошо было бы, если бы нашелся хоть один человек с тончайшим, абсолютнейшим, феноменальным музыкальным слухом, до самого предела остроты, восприимчивостью к колоколу и колокольному звону, это было бы для меня великое, жизненное счастье! Иметь лицо, которое было бы моим утвердителем, утвердителем того, что я говорю, на что я указываю в теории "Музыка - Колокол"».

Константин Сараджев мечтал сделать концертную звонницу из самых лучших колоколов Москвы и ее окрестностей. Этой задаче он отдал многие годы. С особой тщательностью были составлены списки необходимых колоколов. Им был сделаны чертежи звонницы, сохранившиеся до наших дней. "План Московской Художественно-музыкально-показательной концертной колокольни". Сбоку, в углу: "К.К. Сараджев". За планом следовала "Схема расположения 20-ти колоколов полного музыкального подбора на Художественно-музыкальной концертной колокольне г. Москвы". На схеме изображены мягкие связи межколокольных языков -- в противоположность прежним связям (церковный вариант колокольни), жестко державшим в одной общей связи несколько колоколов, сразу дававших один и тот же механически вызываемый аккорд. С симпатией к замыслу К.Сараджева отнеслись многие известные музыканты, написавшие письмо-ходатайство в Народный Комиссариат по просвещению о предоставлении ему необходимых колоколов.

В 1930 году к Константину Соломоновичу Сараджеву, отцу Константна, явились два американца с предложением его сыну, "мистеру Сараджеву", поехать в Соединенные Штаты, заключив контракт на год. Они обещали построить ему в Гарварде звонницу, закупив нужные ему колокола в СССР, и он будет давать колокольные концерты. Они слышали его звон, восхищены, ведь это целая симфония на колоколах! Константин согласился на это предложение. Несколько месяцев он был предельно занят отбором колоколов, закупаемых Америкой для будущей звонницы. Он обходил колокольни, прослушивал звук любимых колоколов, составлял списки закрытых церквей, откуда их надо было снимать и сосчитывал их вес. Эти списки хранятся и поныне. Нелегко было оформить столь необычное путешествие: немало времени заняло получение соответствующих документов. В итоге стараний и хлопот он получил бумагу на английском языке, где значилось, что "гражданину страны, которая не признана Соединенными Штатами, дается въезд на 12 месяцев как временному посетителю в роли эксперта по колоколам". К.Сараджев в итоге составил для американцев гармоничный медноголосый ансамбль. Он придумал для Гарварда 100 оригинальных звонов.

Наряду с уникальным слухом К.Сараджев воспринимал людей и в цветовой гамме. Для К.Сараджева все люди звучали для него определенным тоном и каждый звук имел свой цвет. Интересны воспоминания психолога Н.А. Бернштейна, который произвел над К.Сараджевым любопытный эксперимент. Он попросил Константина, утверждавшего, что слышит звук данного цвета, написать на конверте тональность каждой цветной ленты, в него положенной, - что тот и исполнил. Через некоторое время, много спустя, Н.А. Бернштейн попросил Котика повторить эти записи, сославшись на то, что будто бы их потерял. Просьба его была исполнена. Сверив содержимое прежних и новых конвертов, Н.А. Бернштейн убедился в полной идентичности записей.

Сохранились записи К. К. Сараджева о соответствии звука и цвета. Записей этих было много с перечислением всех звуков октавы. «Вот несколько образцов: Ми-мажор -- ярко-голубой, Фа-мажор -- ярко-желтый, Си-мажор -- ярко-фиолетовый, Ми-минор -- синий, серовато-темный, Фа-минор -- темно-коричневый, Си-минор -- темно-красновато-оранжевый и т.д.». Как известно, этим даром «цветного слуха» обладали еще два выдающихся композитора - Н.А.Римский-Корсаков и А.И.Скрябин, они также обладали ярко выраженным цветовым слухом.

Свою теорию о колоколах и музыкальное мировоззрение К.Сараджев изложил в книге «Музыка-Колокол». Увы, военные события, переезды... Старания брата и сестры сохранить книгу Константина не увенчались успехом. Книга, попавшая в руки чужих людей, не понимавших ее ценности, не сохранилась, но то, что удалось получить родным, они сберегли: разрозненные листы последней главы книги, отрывочные черновики заключительной главы, носившей название "Мое музыкальное мировоззрение". Суть этой главы заключается в том, что это, своего рода доброе «напутствие» будущему человечеству, а также исследователям «Музыки», которой был предан К.Сараджев всем своим существом. Он писал «это слово с большой буквы, как имя собственное. Но, может быть, следует сказать еще об одном слове, имеющем громадное значение в Музыке, а именно -- "Тон". Это -- далеко не то, что он в обычном его значении, тон с маленькой буквы. "Тон" в колокольной музыке не есть просто определенный звук, а как бы живое огненное ядро звука, содержащее в себе безграничную жизненную массу, определенную, островную симфоническую картину, так называемую "Тональную Гармонизацию". Но с кем мне говорить об этом? С кем из тех, кто горько сказать, не слышит тех звучаний, которые я слышу? И это было долго глубочайшей моей тайной. Я сознаю и чувствую, что мировоззрение звуковое мое необходимо для музыкальной науки будущего.

Но, к великому моему горю, я не вижу, чтобы кто-нибудь мог понять меня. Непонимание это основано на моем чрезвычайно музыкальном слухе, который я могу доказать только игрой на колоколах, что я и делаю, и люди идут, и слушают, и восхищаются -- так она непохожа на обычный церковный звон. Но посвятить их в теорию моей музыки я не вижу возможности, потому что я не встречал такого, как мой, слуха. Должно быть, только в Будущем (я пишу это слово тоже с большой буквы) у людей будет такой слух, как мой? А в непонимании меня окружающими дело, видимо, в том, что слишком рано явился человек такой, как я. Хотя, с другой стороны, на мой взгляд, никогда не бывает рано в области науки, а также искусства двигать их вперед! И не надо сожалеть о том, если наука или искусство, двигаясь вперед, принуждают нас отбросить в сторону все наши привычки, удобства. Надо подчиниться новому, Будущему и идти по совершенно иному в Музыке, Музыке - Колоколе, открытому мною пути. Но с глубокой, тяжелой грустью мне видно, что Музыка не приобретет всего этого в настоящее время, достигнет его только в Будущем, и даже в далеком Будущем...».

Заканчивая «Сказ о звонаре московском» - К.К.Сараджеве, нужно сказать, что его мечта – создание светской звонницы, при его жизни не осуществилась. В 1941 г. он находился в одном из лечебных профилакториев под Москвой. Фашистам удалось дойти до этих мест, всех пациентов они уничтожили. Погиб и Константин Константинович, которому тогда было лишь 42 года.

Спустя несколько десятилетий члены Ассоциации Колокольного Искусства России, созданной в 1989 году, высоко оценили деятельность К.Сараджева в деле развития колокольной музыки и создании художественного колокольного звона. Проводятся ежегодные фестивали колокольной музыки, посвященные К.К.Сараджеву. Началось время возрождения колокольного звона, как особой разновидности русского музыкального искусства, у самых истоков которого стоял Константин Сараджев – первооткрыватель новой эры в музыкальном искусстве колокольного звона – «Вестник звучащего Космоса».