|
Защитим имя и наследие Рерихов - том.4. Церковь против Рерихов Веротерпимость Н.В.Сергеева-Тютюгина Размышления по поводу отношения игуменьи Евстолии к творчеству Николая Константиновича Рериха, высказанного ею в газете «Переславская неделя» 3 сентября 2006 года Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Какая она – веротерпимость? Что мы знаем о ней? Есть ли она в нас? Можем ли мы с уважением и терпимостью отнестись к иной вере, иным убеждениям? Мы говорим: Бог есть Любовь. А что мы знаем об этой Любви? Мы знаем, что, мучаясь на кресте, Сын Божий произнес: «Не ведают, что творят». Мы знаем, что Любовью был прощен разбойник, Любовь Божия защитила блудницу, воскресила из мертвых, исцелила слепорожденного, изгнала бесов из бесноватого. И эта Любовь снизошла на всех людей, независимо от их веры, в том числе и на того грешника, который пробил тело распятого Христа копьем. К чему мы пришли за две тысячи лет с тех самых пор, когда распяли Любовь? Мы продолжаем возмущаться: это не мы распяли, это было тогда, и это сделано не нами. А что делаем мы: разве не продолжаем распинать, в том числе устами игуменьи Евстолии, своего ближнего даже после его смерти только за то, что он открыл Бога внутри себя и сказал людям: «Сущность человека – добро», сказал о том, что мир держится Красотой, а Красота – в творениях человеческих, воззвал защитить эту Красоту, так как грядет война, и человечество может утратить свои творения. И этот ближний – наш выдающийся соотечественник Николай Константинович Рерих – не только взывал, он действовал. Он первый в ХХ веке поднял на всемирный уровень защиту Красоты, развернув перед Второй мировой войной Знамя Мира и подвигнув многие государства подписать в 1935 году Пакт Культуры. Пакт Рериха, как принято сейчас называть его в мировом сообществе, вошел в ряд таких международных правовых документов против культурного геноцида, как Брюссельская декларация 1874 года, Гаагские соглашения 1899 и 1954 годов. Что мы знаем о том, как Н.К.Рерих в 1920–1930-е годы утверждал имя святого Сергия Радонежского в Америке и Азии? Знаем ли мы, что в 1922 году в Америке Николай Константинович написал серию картин «Санкта», изобразив в ней Общину св. Сергия, и тем самым через свое искусство принес американцам весть об истинно русской святости? «И высятся главы храмов. И все время идет внутренняя духовная работа», – писал художник в 1921 году в Америке о строительстве Общины Преподобного[1]. В 1932 году художник создаст картину «Святой Сергий Радонежский», которая сейчас хранится в Третьяковской галерее, затем – картины «Сергиева пустынь» (1933, 1936), «Странник лучезарного града» (1930-е), «Звенигород» (1933), «Псков» (1935–1936), «Часовня Сергия» (1937), «Сергий-строитель» (1942), «Земля славянская» (1943). За тысячи миль от Родины все русское и православное оставалось дорогим и незабываемым для художника и мыслителя. Знаем ли мы, что создание картины «Часовня Сергия» (1937), которая также хранится в Третьяковской галерее, связано с работой Н.К.Рериха в 1920–1930-е годы над эскизами часовни святого в Америке, Индии и Маньчжурии? В этот период Рерих активно сотрудничал с представителями Русской Православной Церкви за рубежом[2]. Так, в 1930 году была освящена часовня во имя св. Сергия в русской деревне Чураевка близ Нью-Йорка, построенная по эскизу художника. И Рерих планировал также возвести часовню в Гималаях, о чем сообщает в письмах священнику, отцу Георгию Спасскому в Париж: «Вам будет значительно узнать, что нами уже избрано место в деодаровом лесу на Гималаях, где будет стоять первая часовня Имени св. Сергия. Драгоценно чувствовать, как имя Преподобного подобно недреманной страже восстает на вершинах Бытия, слагая светлое будущее тем, кто может постичь понятие духовности»[3]. Не случайно картина 1937 года имеет в некоторых источниках название «Часовня св. Сергия на перепутье в Гималаях». «Поистине корень культуры – культ, и высший культ – Свет Христианский. Посему мне особенно драгоценно сознавать, что Вы, попечитель Духа Христианского, находитесь с нами на поле культуры, которую мы все должны охранять от невежества и злонамерения. Надеемся весною приступить здесь к построению часовни во Имя Святого Преподобного Сергия, и я уверен, что ваше высокое благословение пребудет на этом благом начинании», – писал Н.К.Рерих из Индии в Америку митрополиту Северо-Американскому и Аляскинскому Платону[4]. В 1934 году по благословению митрополита Платона была также освящена часовня св. Сергия в Музее Н.К.Рериха в Нью-Йорке. В 1934–1935 годах во время Маньчжурской экспедиции художник вел переписку с харбинскими архиепископами Нестором и Мелентием, с митрополитом Антонием, принимал участие в деятельности харбинского православного общества «Икона» и Дома Милосердия, работал над эскизами православного храма в Бариме (Маньчжурия). Сейчас, когда Русская Православная Церковь идет по пути единения, восстанавливая утраченные связи между Московской Патриархией и русской зарубежной Православной Церковью, не странно ли звучат обвинения в адрес великого гуманиста Николая Константиновича Рериха, который всем своим творчеством, всем своим авторитетом утверждал православную традицию в Америке, Европе и Азии, тесно сотрудничая с Русской Православной Церковью за рубежом? Знаем ли мы, как в 1930-е годы восстанавливал художник по памяти дорогой сердцу облик Спаса Нередицкого, стертый затем с лица земли человеческим безумием, как в 1942 году воплотил на холсте веру в нашу Победу, изобразив русского богатыря, поразившего дракона; о том, что облик Христа, глубоко прочувствованный сердцем художника, проявлялся во всем своем Божественном величии в картинах мастера «Знаки Христа» (1924), «Чаша Христа» (1925), «Христос» (1933), «Сошествие во ад» (1933), «Искушение Христа» (1933), «Исса и голова великанова» (1939)? Знаем ли мы, что настольными книгами Николая Константиновича за рубежом были: Добротолюбие (1883), «Краткое изложение Евангелия» Л.Н.Толстого (1908), Библия, исследования о Преподобном Сергии и Серафиме Саровском В.Н.Ильина (1930), книги С.Н.Булгакова «О чудесах Евангельских» (1932), И.К.Сурского «Отец Иоанн Кронштадтский» (1938)? «Не столько рассудок, сколько сердце было водителем моим в жизни. Сердце привлекало меня к пониманию Христа, сердце привлекало к Сподвижникам Божьим, и сердце помогало изображать их, оберегая от сект, от инквизитского духа, ибо правильно Вы сказали: Свет Христа Един», – писал художник православному священнику Иоанну в Берлин в 1932 году[5]. Отвечая на вопрос священника о своих занятиях историей и археологией, Н.К.Рерих пояснял: «Если вы предполагаете об исторических знаках, то я всегда изучал их от десятилетнего возраста: изображения на скалах, которые рисуют нам великий путь движения народов и все прочие археологические изыскания, мне очень близки. Отец Иоанн Кронштадтский знал об этой моей склонности к истории и очень одобрял ее». Здесь же в письмах Н.К.Рерих рассказывает священнику о своем отношении к облику преподобного Сергия Радонежского. «И теперь, избрав <...> Преподобного Сергия Водителем и Предстателем своим, – отмечает 58-летний художник, – я стараюсь по разумению своему и силам трудиться и идти той начертанной мне тропою терпимости и любви, почерпая из Св. Евангелия все Указы Христа о любви и терпимости»[6]. Н.К.Рерих принадлежал к той части русской эмиграции, которая, не принимая антирелигиозной политики советской власти, продолжала верить в особую, мессианскую роль России, которая была ей предуказана в начале ХХ века русскими философами. «Уж больно глубоко и правильно чуете вы Россию <…> – обращался Рерих в 1935 году к писателю Вс. Иванову в Харбин. – Россия – полярна, Россия – мессия новых времен»[7]. Находясь физически далеко от Родины, как образно писал Рерих, «на вышке», где «и в молчании держишь нужный дозор», живописец продолжал оставаться в пространстве русской православной культуры и духовно, и практически[8]. В этой связи необходимо осознавать, что понятия власти и народа для художника в конкретной исторической ситуации никогда не были идентичными. Победа Советского Союза во Второй мировой войне явилась для Н.К.Рериха победой народа и героических личностей, а не советской власти как политической системы, и победа народа и его героев изначально была для художника безусловной. В такой вере художника утверждала вся история православной Руси. «Очень огорчительно Ваше письмо. Вы упрекаете русский народ в неблагодарности и тем самым лишаете его величия. Неблагодарность есть несправедливость, и не будет великим несправедливый. Вы обвиняете русский народ в том, что он забыл Сергия Радонежского, Петра, Ярослава, Александра Второго, декабристов, строителей северных народоправств. И многих, принесших пользу народу русскому <…> Затхлы ваши упреки. Порождены они серым зарубежьем. Вот и Борис Григорьевич ругмя ругал народ русский. Небось ему стыдно и хотелось бы отобрать обратно все мерзости сказанные, но не отобрать! Народ русский чтит и Минина, и Пожарского, и Дмитрия Донского, и всех потрудившихся во благо. Но ведь многое до нас не доходит или еще не дошло. Прочистите уши, промойте глаза и заново осмотритесь», – писал художник одному из корреспондентов в 1943 году [9]. В связи с вышесказанным возможно ли игуменье судить о «целожизненном пути художника», когда в Переславле в экспозиции музея, которую она посетила, опубликовав затем в газете очень недобрую в отношении Н.К.Рериха заметку «Наивный романтик», были представлены только Гималайские этюды Николая Константиновича? Наше невежество вопиюще. Оно может стать нашим безумием, которое раскалывает мир по религиозному принципу. Да, раскалывает, когда мы позволяем себе в лице игуменьи писать буквально следующее: «Если в начале своего творческого пути в нем чувствуется русский интеллигент начала XX века, со всеми его борениями и поисками, то в конце встречаешь безликого мистифицирующего индуиста, человека без Родины и без Христа. Холодно встает солнце на полотнах художника, безрадостно блуждает оно по переливчатым горам и склонам. Нигде не встретит глаз белеющего храма, православного креста. Далеко унесли из родных краев волны бушующего житейского моря этого одаренного живописца. Не справилась с управлением ладья его души. Не в русской земле и не по-православному жил и умер Рерих»[10]. Очевидно, уважаемая игуменья далека от понимания, что если художник не изобразил православного креста на склонах Гималаев, то это не значит, что среди их величественных вершин не живет Красота и Любовь, не живет Божья Благодать. Разве не заповедал нам Христос: возлюби ближнего твоего, как самого себя? А когда заповедал, разве указал, что ближний – это только православный? Знаем ли мы, сколько аналогий и взаимосвязей увидел добрый глаз художника между Индией и Русью православной на склонах Гималаев, запечатлев их в своем путевом дневнике, в путевых очерках? Когда же мы, обратившись к русской истории, наконец, осознаем, что истинно русская душа широка и вместительна, сердце русское терпимо и чувствует, что Любовь Христа – для всех, а не для избранных? Только эта терпимость и вмещение помогли русскому сердцу сохранить язык и православную культуру в тяжелейшие столетия татаро-монгольского нашествия и, собравшись с силами, вместить в себя Азию до самого Тихого океана. Жесткость современного мира делает, к великому сожалению, тех, кто в своем служении Христу должен быть особенно сердечно открыт миру, также жесткими, ведь только умом, а не сердцем можно увидеть во взгляде Одигитрии, изображенной на древнерусской иконе, «зрачки-выстрелы»: «Ни с чем не сравнимая величественная Одигитрия со зрачками-выстрелами, обращенными в самое сердце молящегося», – буквально пишет игуменья, не ощущая пропасти между взглядом Великой Матери и выстрелом. Разве мог русский иконописец, почитающий Богоматерь как проявление великого Милосердия, помыслить о выстреле в сердце? Не от «скуки ли ожидания» пришло подобное видение игуменье: «…чтобы скрасить скуку ожидания, мы с сестрой зашли в любимый отдел древнерусского искусства»? Да, мы, Слава Богу, не слепорожденные и можем видеть картины великого мастера. Но видим ли? «…Слухом услышите – и не уразумеете, и глазами смотреть будете – и не увидите, ибо огрубело сердце людей сих…» (Мф., 13:14). Разве не заповедано многовековым опытом русской святости глядеть сердцем, а не умом? От сердца ли звучит совет игуменьи, как надо воспринимать искусство: «Зрителям этой выставки хочется пожелать критического осмысления увиденного и мировоззренческой разборчивости, памятуя слова Евангелия: не всякому духу верьте, но испытывайте – духи, от Бога ли они»? Правильные слова написала игуменья, но забыла добавить, что велено нам испытывать по плодам. Но не плоды деятельности Николая Константиновича и всех членов его семьи, а злобные наветы стали мерилом для попрания всего того доброго и прекрасного, что принесли миру Рерихи. Не от сердца, от ума был проведен Архиерейский собор 1994 года, на который торопится сослаться игуменья Евстолия: «Православной Церковью на Архиерейском соборе 29 ноября 1994 года рассматривалась деятельность “новых религиозных движений”, среди которых названа “Агни йога” Рерихов и охарактеризована как “лжепророческая”. Люди же, “разделяющие учение этой секты, а тем более способствующие ее распространению”, охарактеризовываются “как отлучившие себя от Православной Церкви” (пункты 5 и 13)». Неправедный суд Архиерейского собора, свершившийся через год после ухода последнего члена семьи Рерихов, не утруждая себя обратиться к первоисточникам – к реальным делам семьи, опору нашел как раз в словах клеветников и невежд во главе с небезызвестным диаконом А.Кураевым. Но уже и православная пресса невольно стала сокрушаться по поводу его «активности», называя «записным “савонаролой”» и сетуя, что отец диакон растерял «в полемике с самим собой самое дорогое и главное – дух мирный, который и отличает православного человека, неважно, кто он, – богослов, пастырь или простой мирянин – от, выражаясь по-кураевски “православного ваххабита”, который, того и гляди, с кулаками набросится на оппонента»[11]. Николай Константинович и все члены его семьи были величайшими практиками. Но что мы об этом знаем? Что мы знаем о путешествиях семьи по православной Руси (Киев, Новгород, Псков, Ростов Великий, Владимир, Суздаль, Юрьев-Польской, Смоленск и т.д.), об археологических раскопках православной культуры времени ее зарождения и укоренения на русской земле, об открывающихся художнику и ученому уже на раннем этапе творчества явных связях Православия с Востоком, русского с индийским? Попробуйте каждое лето путешествовать не только на поезде, но и трястись на телеге, ночевать на станциях в кишащих клопами каморках, а добравшись до места, попробуйте убедить провинциальное местное начальство в том, что здесь в земле под стенами древнего Кремля, где так удобно и давно разместились огороды и пасется скот, лежит «чаша неотпитая»: клад Древней Руси не из золота и серебра, а из дерева, бронзы, глины, камня, бересты – память наша русская, оставленная нам предками. А когда дойдете до нужного места собственными ногами и убедите местное начальство в необходимости раскопок, начните копать собственными руками. А погода не всегда балует, бывают и дожди, и холодные ветра, и только дух художника и ученого может вести непреклонно. Именно так открывал Николай Константинович для нас русских и для нас православных древний Новгород. Что мы знаем о том, как мужественно, не однажды оказываясь на грани жизни и смерти, шел этот человек по земле через страны, через пустыни, поднимался на величайшие вершины мира и вновь спускался к людям, как осознавал, что и Христос, и Будда, и Майтрейя, и Магомет, и Соломон, и все Великие Учителя и пророки несли миру единую весть, которую можно выразить словами Христа: любите друг друга? Что мы об этом знаем? Сердце семьи Рерихов вместило Красоту всей нашей планеты, выраженную, в том числе, в мировых религиях, вместило, потому что любило и глубоко чтило и понимало собственную русскую православную культуру. Другой народ и другую веру возможно воспринять, только углубившись в собственную культуру, в собственную веру, в собственную традицию, на собственной практике. Казалось бы, эта истина проста, как белый свет. Да, проста, но попробуйте ей следовать. Невежество наше, к сожалению, пока еще нередко движет нашим умом и заглушает голос нашего сердца. Поэтому мы не всегда можем понять соседа, который молится не так, как мы, называет Бога непривычным нам именем, говорит на другом языке, одет иначе. В современном мире это ведет нас только к одному: к этническим и религиозным конфликтам. Сейчас стены монастыря уже не оградят истово верующих от всего остального мира. Этот мир среди нас, он заглядывает нам в глаза и спрашивает: а меня ты сможешь любить, подашь мне воды и хлеба, если мой знак не крест, а полумесяц, если на мне не платок, а сари? Николай Константинович любил в человеке человека, почитал его веру уже потому, что она учила человека смотреть на мир добрым глазом, а не стрелять в сердце молящегося. Он любил и трудился до конца своих дней на благо всех, утверждая тем самым в своем лице среди других народов уважение и почитание всего истинно русского. «Радуется сердце о славе русской», – звучали в печати слова Рериха торжественно и гордо в 1939 году, когда уже разгорался пожар Второй мировой войны и война стала угрожать его Родине – России. Чему же радовалось сердце человека, которого продолжают распинать свои же русские после его ухода? А радовалось оно в 1939 году тому, что «найдено так много научно значительного и широко раздвинуты познавательные рамки. Затрачены крупные суммы на реставрацию Сергиевой Лавры, Киевской Софии и других древнейших русских мест. Волошин пишет книгу: “Великий русский народ”, где воздает должное деятелям земли русской от Олега и до Менделеева по всем разнообразным строительным областям», что «Новгород объявлен городом-музеем, а ведь в прошлом это было бы совсем невозможно, ибо чудесный Ростовский кремль с храмами и палатами был назначен к продаже с торгов. Только самоотверженное вмешательство ростовских граждан спасло русский народ от неслыханного вандализма. Так было и в Смоленске, когда епархиальное начальство назначило к аукциону целый ряд церковной утвари, и лишь благодаря вмешательству кн. Тенишевой эти предметы не разбежались по алчным рукам, а попали в тенишевский музей». «Для меня лично все эти утверждения являются истинным праздником. Ведь это предчувствовалось и запечатлелось во многих писаниях, которым уже и тридцать, и сорок, и более лет. Верилось, что достойная оценка всех русских сокровищ произойдет <…> И вот ценности утверждены, славные деятели признаны, и слава русская звучит по всем краям мира. В трудах и лишениях выковывалась эта непреложная слава. Народ русский захотел знать, и в учебе, в прилежном познании он прежде всего оценил свое прекрасное, неотъемлемое достояние. Радуется сердце о славе русской», – заключает Николай Константинович[12]. Н.К.Рерих до конца дней открыто утверждал «славу русскую» по всему миру. Во «славу русскую» им было написано сотни очерков и картин, которые расходились по Америке, Европе, Индии в годы, когда все русское попиралось не только «истинными арийцами», но нередко самими же русскими. Почему же мы, русские и православные, не можем почтить память великого человека с тем трепетом, с каким почитают своих деятелей и учителей те же индусы? Может, мы просто мало или ничего не знаем о нем? А желаем ли знать? «Не ведают, что творят», – произнес Христос две тысячи лет назад. Но вслед за Николаем Константиновичем Рерихом будем верить, что «народ русский захотел знать», потому что знание ведет к пониманию, а понимание рождает терпимость и осознание Пути, который заповедал нам Сын Человеческий: любите друг друга. Примечания |
Copyright © 2008-2024 Санкт-Петербургское отделение Международного Центра Рерихов
Жизнь и творчество Н.К.Рериха | Выставки | Экскурсии | Научное направление | Защита Наследия Рерихов
|
|