«Научные изыскания» дьякона всея Руси

Марк Дейч
«Еврейские новости», № 17 (137), 2005г.

В юности Андрей Кураев был атеистом. Причем воинствующим: в старших классах школы выпускал газету «Атеист». Поступив на философский факультет МГУ, закрепился на кафедре научного атеизма. А потом вдруг — именно вдруг — стал активно верующим и непримиримо православным. Бывает. Ведь не меняются только мертвые и дураки. А г-н Кураев — отнюдь не дурак. Потом он учился в Московской Духовной семинарии и в Бухарестском Богословском институте. Там же, в Румынии, был рукоположен «во диаконы». Вернувшись в Россию, возник в должности референта Патриарха Московского и всея Руси Алексия. Из референтов был изгнан — говорят, будто бы за изготовленное им, дьяконом Кураевым, обращение от имени Патриарха по поводу событий 19-21 августа 1991 года. Говорят также, что, обратившись в православие, г-н Кураев стал секретным сотрудником Комитета госбезопасности. И вроде бы сам дьякон это сотрудничество не отрицал, утверждая, однако, что ни на кого не «стучал». Нельзя не верить столь известному духовному лицу. Но тогда не совсем ясно, что же г -н Кураев писал в своих отчетах «кураторам» из КГБ... Ныне дьякон Кураев — профессор и заведующий кафедрой Свято-Тихоновского Православного Богословского института, старший научный сотрудник кафедры философии религии и религиоведения философскою факультета МГУ, а также член экспертно -консультационного совета по проблемам свободы совести при думском Комитете по делам общественных организаций и религиозных объединений. Но прославился он отнюдь не на этом поприще.

С г-ном Кураевым мы встретились вскоре после его участия в программе Владимира Соловьева «К барьеру!» В этой программе дьякон оказался как бы противником нашего печально знаменитого неандертальца генерала Макашова. Слова «как бы» не случайны: прежде всего г-н Кураев поблагодарил генерала «за защиту русского народа» (надо полагать, «за защиту» от жидов) — зоологический антисемитизм Макашова не вызвал ни порицания, ни хотя бы сожаления со стороны православного священнослужителя. Андрей Вячеславович лишь немного попенял ему за то, что тот — цитирую г-на Кураева — «ввязался в бой без рекогносцировки» (имеется в виду письмо 19 депутатов Думы, в том числе и Макашова, в Генпрокуратуру с требованием запретить в России все еврейские организации). Под рекогносцировкой в данном случае следует, вероятно, понимать некий минимальный уровень культуры и знаний, однако предполагать наличие его у генерала Макашова было бы изначальным заблуждением.

И вcё-таки выступление г-на Кураева — повторю — как бы на стороне противников генерала несколько повысило рейтинг дьякона в глазах тех, кто считает ксенофобию отвратительным явлением. Потому-то, думаю, дьякон так легко согласился на интервью — полагая, по-видимому, что наша беседа пойдет о вещах не слишком для него неприятных. Однако очень скоро г-н Кураев помрачнел. И хотя он оставался предельно вежлив, было видно: наш разговор не доставляет ему никакого удовольствия.

— Г-н Кураев, вот цитата из статьи о вашем выступлении на сборе армейских священников (выступление состоялось в годовщину освобождения Освенцима): «Сославшись на сборник «Сионизм—правда и вымыслы», выпущенный издательством «Прогресс» в 1978 году, дьякон Кураев рассказал, что перед Второй мировой войной фашистская верхушка договорилась с мировыми сионистскими организациями устроить для спасения евреев гетто. По всей Европе должна была бушевать война, а евреи в гетто должны были жить спокойно, не замечая ее. Такой, по словам Андрея Кураева, был договор. За это мировые сионистские организации должны были, дескать, препятствовать вступлению Америки в войну. Однако Америка в войну вступила, и в отместку фашисты стали убивать евреев в гетто, утверждал Кураев. Евреям в гетто фашисты дали самоуправление, и сами евреи решали, кого посылать в лагеря смерти по фашистской разнарядке. По словам Андрея Кураева, евреи выбирали в гетто и посылали в лагеря смерти выкрестов, то есть христиан. Таким образом, в Освенциме погибли не евреи, а христиане, которых евреи посылали на смерть». Пожалуйста: ваш комментарий.

— В этой цитате акценты переданы предвзято. Речь идет вот о чем. В чешском городке Терезине, в 25 километрах от Праги, гитлеровцы устроили еврейское гетто. Оно было образцово-показательным — витриной как бы гуманного решения нацистами еврейского вопроса. Сюда везли, в частности, еврейскую аристократию со всей Европы. Нацисты ведь не делали различий между крещеными евреями (христианами) и некрещеными. А среди еврейской аристократии было немало баронов и графов, которые тоже оказывались здесь, в Терезине. Кроме того, здесь были многие руководители европейских сионистских организаций (эти организации готовили еврейскую молодежь к возможному осуществлению еврейской мечты — воссозданию независимого еврейского государства).

В1967 году в Терезине во время ремонта дома была найдена дамская сумочка с тремя тетрадками. Они содержали дневники Эгона Редлиха. До войны он был руководителем молодежного сионистского кружка. Потом попал в Терезинское гетто, а в 1944-м погиб в Освенциме. В гетто Редлих вошел в состав еврейского самоуправления.

В своем дневнике он пишет о том, что самоуправление регулярно получало от немцев приказы: на следующей неделе отправить в Освенцим этап — скажем, в 500 человек. Столько-то мужчин, столько-то женщин, возраст такой-то. А кого именно — решало уже самоуправление. Те, кого должны были отправить (списки вывешивались заранее), имели право на апелляцию. Там, в гетто, тоже были своеобразные льготы: скажем, отсрочку могли получить евреи, которые воевали в немецкой армии в годы Первой мировой войны.

Эгон Редлих был членом такой апелляционной комиссии. Он пишет, что в гетто его и других членов комиссии ненавидели, считая пособниками нацистов. Потому что они определяли, кого именно отправить в Освенцим в первую очередь, а кого — оставить. В дневниках у него мелькает: в первую очередь старались отправить не сионистов, а евреев, принявших христианство.

— Крещеные евреи для нацистов были такими же евреями, как и сионисты, — это ведь ваши слова...

— Но для нас это означает, что это были наши единоверцы. Мученики. Потому что мученик — это христианин, который мог бы удержаться в жизни, если бы не его вера. Все мы смертны. Но если человек переступил границу жизни раньше из-за того, что он — христианин, для нас это мученик.

— В той статье, которую я цитировал, говорится — с ваших слов — о некоем договоре между сионистами и нацистами о том, что «евреи в гетто должны были жить спокойно», не замечая войны. Вы это говорили?

— Думаю, что нет.

Отступление первое

Говорят, что в журналистике есть твердое правило: слова интервьюируемого комментировать негоже. Читатель, мол, сам разберется, где ложь, а где правда.

Однако очень часто читатель вынужден верить человеку, у которого берут интервью, на слово — особенно в тех случаях, когда этот человек уверен в непререкаемости своего авторитета. И уж тем более, если речь идет о священнослужителе: априори считается, что он не может и не должен лгать. Этими стереотипами и пользуется дьякон Кураев.

Фрагменты из дневников Эгона Редлиха действительно были изданы в 1978 году в сборнике «Сионизм — правда и вымыслы». Их сопровождал многословный (в несколько раз больший, чем сами фрагменты) и вполне определенный текст от составителей сборника, который вышел в период очередного пика государственного антисемитизма в СССР. Пользоваться подобным «источником» — без привлечения других, альтернативных материалов — для историка, каковым считает себя дьякон Кураев, — по меньшей мере, несерьезно. Правда, в разговоре со мной дьякон ссылался на изданную в Иерусалиме книгу «Крепость над бездной. Терезинские дневники». Однако, судя по всему, г-н Кураев ее не читал — ему вполне хватило фрагментов и сопровождающего их текста из сборника «Сионизм — правда и вымыслы».

На мой вопрос о якобы имевшемся договоре между сионистами и нацистами дьякон Кураев ответил весьма уклончиво: он «думает», что этого он не говорил. Однако мои коллеги, присутствовавшие на том самом «слете» армейских священников и слышавшие выступление дьякона Кураева, вряд ли такое выдумали. Между тем упоминание о подобном договоре — не более чем мистификация, причем злонамеренная, что-то вроде «Протоколов сионских мудрецов». Знаменитый американский исследователь Уолтер Лакер писал: «Заявления о сотрудничестве сионистов с нацистами — это абсолютный нонсенс. Ни один еврейский Молотов ни разу не сидел с нацистами за одним столом».

Тезис о том, что мировые сионистские организации во имя спасения европейских евреев будто бы должны были препятствовать вступлению США в войну, — еще один миф, подхваченный когда-то советскими пропагандистами, а теперь (по утверждению моих коллег) и дьяконом Кураевым. Во-первых, американские сионисты во время Второй мировой войны были чрезвычайно малочисленны, они не оказывали ни малейшего влияния на политику США. Во-вторых, вступлению Америки в войну изо всех сил противились «правые» и американская «черная сотня». И не США по собственной инициативе вступили в войну (после чего, дескать, нацисты начали убивать евреев «в отместку» за невыполнение ими условий договора), но Гитлер в декабре 41-го объявил войну Америке.

Теперь — непосредственно о гетто в Терезине и дневниках Редлиха. «Еврейскую аристократию — баронов и графов» (они, по словам г-на Кураева, хоть и были христианами, но для нацистов оставались евреями) якобы «со всей Европы» свозили в Терезинское гетто. Тут дьякон дает волю фантазии. «Еврейской аристократии» не существовало. В некоторых странах лишь в единичных случаях евреи получали дворянские титулы — например, знаменитый премьер-министр и министр финансов Великобритании XIX века Дизраэли, он же — лорд Биконсфилд. Но ни барон Гинзбург в Российской империи, ни барон Ротшильд во Франции никогда не переходили в христианство. И никого из членов этих титулованных семей не было ни в одном из гетто — в том числе и Терезинском.

Главный же тезис дьякона Кураева — сионисты из Терезинского гетто вместо себя посылали в лагерь смерти крестившихся евреев, то есть христиан. Тезис этот — откровенная и злонамеренная дезинформация.

В дневниках Эгона Редлиха нет ни единого упоминания о подобных случаях. Тем не менее в интервью дьякон на них сослался, сказав: «Вот запись Редлиха от 27 января 1942 года: прибыл Эйхман, узнал, что готовят списки христиан, которые покинут Терезин».

А вот что написано в дневнике на самом деле: «27 декабря 1942 г. Прибыл Эйхман, и мы ожидаем важных решений. Я слышал, что уже составляются списки христиан, которые покинут Терезин».

(Адольф Карл Эйхман — один из главных преступников Третьего рейха. Именно он — автор плана «Окончательное решение еврейского вопроса», предусматривавшего истребление всех европейских евреев. В апреле 1945 года Эйхман сумел скрыться, спустя 15 лет был обнаружен «Мосадом» в Аргентине, похищен и перевезен в Израиль. В 1962 году казнен по приговору суда. — М.Д.)

Редлих был членом самоуправления — так называемого юденрата (нацисты организовали «юденраты» во всех гетто). Если бы списки христиан-евреев составлялись им и его товарищами, ему незачем было писать о том, что он «слышал» о таких списках. Более того: в дневнике есть запись, свидетельствующая об истинном отношении к христианам в гетто. Редлих пишет, как одна еврейка пожаловалась ему на неравноправное положение обитателей гетто — мол, евреи-христиане живут лучше прочих...

На самом деле, в Терезинском (и во всех других) гетто было две группы евреев. Одну — немногочисленную — составляли сионисты, мечтавшие о создании собственного независимого государства. Так называемые ассимилированные евреи — они не хотели никуда уезжать и считали страну, в которой жили, своей родиной — были в абсолютном большинстве. При этом почти все они оставались верными иудаизму. Крещеных евреев в Терезинском гетто было от силы несколько десятков.

В гетто Эгон Редлих был не только и не столько членом «юденрата». Главная его обязанность — воспитатель Детского дома. В этом доме жили сироты, а также те, кого нацисты по прибытии в гетто отделяли от родителей: дети до 12 лет должны были жить отдельно.

Судьба Редлиха удивительно напоминает судьбу замечательного польского писателя, врача и педагога Януша Корчака (Генрика Гольдшмидта). В Варшавском гетто Корчак был директором еврейской школы-интерната «Дом сирот». Вместе со всеми своими воспитанниками он погиб в лагере Треблинка.

Эгон Редлих тоже погиб вместе со всеми своими воспитанниками — в Освенциме.

Из почти 85 тысяч чехословацких евреев войну пережили менее 3 тысяч. С теми, кто жив еще и сегодня, по моей просьбе встречался мой пражский коллега. Все они, не сговариваясь, сказали: версия, будто «юденрат» Терезинского гетто в первую очередь посылал в Освенцим крещеных евреев, — грязная ложь. Один из этих людей — член комитета бывших узников Терезинского гетто Дагмар Либлова — через моего пражского коллегу попросила «передать православному священнослужителю г-ну Кураеву привет от Эйхмана».

Передаю.

— Г-н Кураев, в вашей небольшой книжке «Как делают антисемитом» вы уделяете немало места Международному женскому дню. Вы полагаете, что этот праздник, возникший по инициативе еврейки Клары Цеткин, не случайно пришелся на 8 марта: дескать, в тот год, когда принималось решение о празднике, именно в этот день евреи праздновали свой праздник Пурим... На основании каких исторических изысканий вы пришли к такому выводу?

— Однозначного документа на эту тему нет, речь идет о некой реконструкции, возможно — моей догадке. Была задача — по-своему логичная, революционерская задача революционного общества — вовлечь максимально больше женщин в революционную борьбу. Для этого необходимо было найти некую регулярную дату, регулярное воспоминание. Когда более всего уместно прославить женщину-революционерку, чтобы под ее знамена собрать нынешних женщин-трудящихся? Я полагаю, что, когда речь идет о назначении даты будущего праздника, у его инициаторов могут вступать в действие их личные ассоциативные связи. Я предполагаю, что и у Клары Цеткин, и у верхушки Интернационала, которая в начале XX века была на редкость мононациональной, могли сработать такого рода национальные ассоциации. Потому что в традиции еврейского народа — именно образ женщины-революционерки, освободительницы, которая восстала против тирании и спасла свой народ. Это Эсфирь, чья память совершается в дни еврейского праздника Пурим.

Правда, меня уверяли в том, что Клара Цеткин — не еврейка. Меня могла ввести в заблуждение ее фамилия. Оказалось, что это фамилия ее мужа, о котором известно, что он был эмигрантом из России, одесским евреем. Но дело не в нем и не в Кларе Цеткин, а в том, что решение о праздновании 8 марта принималось коллегиально — верхушкой II Интернационала.

— В вашей книжке трактовка образа Есфири наполнена — не могу сказать, ненавистью, но — явным недоброжелательством по отношению к этой женщине. Вам так не кажется?

— Я поясню. Для меня, как для любого христианина, Эсфирь — святой персонаж, персонаж священной истории. Мое возмущение направлено не к Эсфири и не к Библии. Ну, приведите мне пример еще одного народа в современном мире, который ежегодно празднует память об удачно проведенном погроме.

— Вы полагаете, это был погром?

— Да.

Отступление второе

Во время интервью дьякон Кураев тщательно подбирал слова, изо всех сил стараясь быть, как теперь говорят, «политкорректным». В книжке «Как делают антисемитом» г-н Кураев совсем другой. «Клара Цеткин, — утверждает дьякон, — еврейка. У нее есть своя этническая традиция. Еще у них было этническое родство. Интернационал, как оказалось, был на редкость мононационален. И поэтому, возможно, в тот год, когда было принято решение начать праздновать «Международный женский день», праздник Пурима пришелся на 8 марта. Дело не в том, ходила ли Клара Цеткин в синагогу. Дело в том, что в ее памяти не могли не остаться детские воспоминания об этом празднике. Это то, что с детства входит в сознание иудея. Так безосновательно ли предположение, что в сознании еврейских лидеров Интернационала женское революционное движение ассоциировалось с именем Эсфири, а 8 марта избрано ими в силу привычки праздновать в эти дни семейный праздник Пурим?»

Не думаю, что г-на Кураева можно назвать невеждой. Значит — он лжет намеренно. Клара Цеткин никогда не ходила в синагогу. Она не была еврейкой, в ее роду евреев тоже не было. Ее девичья фамилия — Эйснер. Отец, Готфрид Эйснер, был приходским учителем в деревне близ Лейпцига и играл на органе в местной лютеранской церкви… В1882 году Клара вышла замуж за бывшего народовольца из России Осипа Цеткина. Спустя семь лет Осип умер. До первого празднования Международного женского дня (1911 г.) оставалось 22 года. С тех пор и по сей день еврейский праздник Пурим (он отмечается по лунному календарю, каждый год его дата иная) лишь дважды совпал с женским.

«Мононациональность» лидеров II Интернационала — очередная выдумка дьякона. Ведущую роль во II Интернационале играли шестеро европейских социалистов: Август Бебель (немец), Жан Жорес (француз), Виктор Адлер (австрийский еврей), Герман Грейлих (швейцарец), Джеймс Кейр Харди (шотландец), Эдуар Мари Вайян (француз). В перерывах между конгрессами Интернационала работало Международное социалистическое бюро, лидерами которого были 23 человека. Евреев из них — четверо. Нужно быть злобно пристрастным человеком, чтобы найти здесь «этническую традицию» и «этническое родство».

Но самое невероятное — как г-н Кураев (профессор богословия!) препарирует Священное Писание. Ветхозаветную «Книгу Есфирь» дьякон излагает следующим образом.

В вавилонском плену евреи жили-поживали и в ус не дули, хоть и были рабами. В конце концов, персы «перестали понимать, — пишет дьякон, — кто же кого завоевал. Армии Вавилона покорили Иерусалим или евреи захватили Вавилон? Как обычно в подобных ситуациях, последним институтом власти, который осознает угрозу национальным интересам, оказываются «силовые структуры». И вот, подобно Крючкову, докладывавшему Горбачеву об «агентах влияния», персидский министр обороны Аман идет к царственному Артаксерксу (события происходят около 480 г. до Рождества Христова) и делится своими печальными наблюдениями».

Обратите внимание: истинные герои дьякона Кураева — «силовые структуры» в лице двуличного и подловатого шефа КГБ Крючкова. Вероятно, и «сексотом» г-н Кураев в свое время стал вполне добровольно, осознав «угрозу национальным интересам».

Далее, в изложении дьякона, произошло вот что. Артаксеркс осерчал и повелел «истребить всех евреев». Но жена Артаксеркса, еврейка Эсфирь (в Ветхом Завете — Есфирь) «вытягивает из супруга обещание» — уничтожить не евреев, а их врагов. Что и было сделано. В память об этом событии возник праздник Пурим.

«Участь персидской империи была предрешена, — уверенно пишет дьякон Кураев и вопрошает. — Есть ли другой народ на земле, который с веселием празднует день заведомо безнаказанных убийств? Как праздновать день погрома? Как праздновать день убийства тысяч детей?»

И вновь — заведомая ложь. И дело даже не в том, что после этих событий империя персов вполне благополучно просуществовала еще около полутора столетий, пока не была завоевана Александром Македонским. А в том, что г-н Кураев уверен: никто не станет лезть в Ветхий Завет и уличать духовное лицо во лжи. Давайте все же преодолеем собственную лень и откроем Священное Писание.

Кураевская интерпретация событий по «Книге Есфирь» — бессовестна и бесстыдна. Не задавались персы вопросом, кто кого завоевал. Не было никаких «агентов влияния». Царский фаворит Аман (кстати, не перс, а «чуждый персидской крови») не был «персидским министром обороны»: о должности фаворита в Библии ничего не сказано. И не делился он с царем «своими печальными наблюдениями»...

«Иудеянину» Мардохею довелось проникнуть в заговор, грозивший смертью царю. Он предупредил Артаксеркса, заговор был раскрыт, после чего «приказал царь Мардохею служить во дворце». Вскоре племянница и воспитанница Мардохея, красавица Эсфирь, стала царицей.

Царский фаворит Аман, не зная о родственной связи царицы и Мардохея, затаил на него злобу, когда увидел, что тот «не кланяется и не падает ниц перед ним». Аману «показалось ничтожным наложить руку на одного Мардохея». Он получил разрешение царя «убить, погубить и истребить всех Иудеев, малого и старого, детей и женщин в один день», пообещав за это внести в царскую казну «десять тысяч талантов серебра».

Узнав об этом, Эсфирь попыталась склонить царя к тому, чтобы тот отменил расправу, а придворные напомнили Артаксерксу о том, что Мардохей спас его от смерти. К тому же так случилось, что царь, неожиданно вернувшись во дворец, обнаружил Амана «припавшим к ложу, на котором находилась Есфирь. И сказал царь: даже и насиловать царицу хочет в доме у меня!»

Фаворит был повешен на дереве, которое он приготовил для Мардохея. Были убиты и 10 сыновей Амана. Кроме того, Артаксеркс подписал указ о том, «что царь позволяет Иудеям, находящимся во всяком городе, собраться и стать на защиту жизни своей, убить и погубить всех сильных в народе и в области, которые во вражде с ними». Это и было сделано. Но в «Книге Есфирь» нет ни единого слова об убийстве иудеями женщин и детей — это выдумка дьякона Кураева. Зато несколько раз в той же Книге повторяются слова: «...а на грабеж не простерли руки своей». Об этом дьякон не пишет, это ему невыгодно.

В еврейской религиозной традиции Пурим (от слова «пур» — «жребий») — праздник спасения народа от, казалось бы, неизбежной гибели. Г-н Кураев считает его «памятью об удачно проведенном погроме». Спорить и что-либо доказывать тут бессмысленно — каждый склонен к тому, что ему ближе. Но хорошо бы, чтоб без вранья.

— Г-н Кураев, в вашей книжке вы приводите некую цитату «об иудаизме, который царствует на бирже». Вы с ней согласны?

— Здесь имеется в виду, что олигарх — это нечто национальное.

— То же самое говорит и Макашов.

— За этим стоит не столько национальное чувство или религиозное, сколько социальное.

— За этим стоит погромное чувство.

— Отчасти да. Но нельзя забывать, что еврейские погромы в Российской империи начались после освобождения крестьян от крепостного права. Община распалась, крестьяне остались один на один со стихией капиталистического рынка. Они пробуют на него выйти, и тут выясняется, что они зачастую неконкурентоспособны. Начинается совершенно очевидное социальное расслоение общества. Это очень хорошо описывал Розанов на примере кишиневского погрома. Понимаете, это сегодня у нас стоит какой-нибудь банк или магазин, и не ясно, кто его владелец. А тогда была вывеска: «Лавка Цукермана» и т.д. И вот Розанов полагал, что именно эта ситуация приводила к тому, что в людях копился не просто социальный протест против расслоения — то есть у одних дома врастают в землю, а у других, напротив, вырастают, — а когда это еще наглядно видно. Сегодня Макашов журнал «Форбс» цитирует, а тогда на южных окраинах Российской империи это было видно без всяких журналов.

— Перед смертью Розанов повинился за свой антисемитизм.

— Розанов был очень сложным человеком. Он пытался пояснить, что это была не столько национальная ненависть, тем более — религиозная, а это была социальная рознь.

Отступление третье, последнее

Дьякон Кураев вновь лжет, и вновь — сознательно: погромы в России никогда не были связаны с «социальным расслоением общества». Осознание того, что «расслоение» тут не при чем, и привело в конце концов Василия Розанова к раскаянью. И не его одного.

Российские евреи становились жертвами именно национальной и религиозной вражды, сознательно поддерживаемой правительством и многими священнослужителями того времени. Конечно, не всеми: среди них было немало достойных людей, полагавших тезис о том, что «евреи распяли Христа», недостойным христианина.

И главное: жертвой погромов всегда была еврейская беднота. Погромщики прекрасно видели, кого они громят и убивают. Даже Василий Шульгин, в отличие от дьякона Кураева не стеснявшийся называть себя антисемитом, но пытавшийся сохранить хотя бы видимость объективности, вспоминал: «Они (погромщики. — М.Д.) только что атаковали «свежий дом» — какую-то одноэтажную лачугу. Изо всех сил, со всего размаха «вдарили» в окна. Точно дали несчастной халупе звонкую оплеуху. Стекла звоном зазвенели, брызнув во все стороны. Хибарка сразу ослепла на все глаза, толпа за моей спиной взвыла и заулюлюкала, а банда громил бросилась на соседнюю лачугу».

Дьякон Кураев назвал свою книжку «Как делают антисемитом». Сделать кого-либо антисемитом невозможно, также, как и подлецом. Но и тем, и другим можно стать. Николай Бердяев писал, что антисемитизм — от бездарности. Возьму на себя смелость добавить: или от ущербности. Или же — от смутного, неосознаваемого чувства собственной неполноценности.

Что именно из перечисленного подходит для г-на Кураева — пусть решит он сам.